С течением времени сформировались ключевые символы идентичности средневековой монголосферы — культ Чингис-хана, монгольской державности и культ Ясы. Образу Чингис-хана в восточноазиатской словесности посвящена статья А.Д. Цендиной. Она убедительно показала, что личность Чингис-хана являлась слишком реальной для того, чтобы глубоко укорениться в монгольском фольклоре и сказках. Персонаж Чингис-хана не стал популярным образом и буддийской письменной традиции. В китайских исторических хрониках он приобрел черты типичного добродетельного, мудрого конфуцианского императора. Д. Эгль продемонстрировала, что в мифическом мировосприятии Яса продолжала играть важное символическое значение как показатель степной идентичности для элиты и после ассимиляции монголов в среде покоренных мусульманских народов. Наконец, К. Хамфри обратилась к анализу в современном монгольском языке термина törü которое изначально понималось как традиция или обычай, а позднее стало пониматься как государство. В отличие от западной политической культуры, где государство воспринимается как инструмент насилия, в современной монгольской культуре понятие törü имеет черты сакральной субстанции и ярко выраженные патримониальные характеристики.
В наши дни эти идеи вновь оказываются востребованными как политической элитой монгольского общества, так и отражают трансформацию монгольской ментальности. Именно на этом фоне заново звучат идеи о древности Монгольского государства, любая критика по этому поводу воспринимается как посягательство на национальные ценности. Чингис-хан и его «Великая Яса» вновь занимают первые страницы исторических изданий — от популярно-панегирических до глубоких научных разработок. В подобных условиях задача научной общественности — по возможности максимально объективно, без псевдонаучных и политических спекуляций, показать сложный и многогранный характер исторических процессов, происходивших на евразийском континенте в начале II тыс. н. э. Мы надеемся, что эта книга внесет определенный вклад в решение данной задачи и найдет отклик в трудах коллег, а также послужит стимулом для дальнейшего развития монголоведения и номадистики в целом.
Базаров Б.В. 2003. Чингис-хан и исторические проблемы монголосферы. Чингис-хан и судьбы народов Евразии: Мат-лы межд. конф. Улан-Удэ, с. 24–36.
Барфилд Т. 2002. Мир кочевников-скотоводов. Кочевая альтернатива социальной эволюции/ Отв. ред. Н.Н. Крадин и Д.М. Бондаренко. М., с. 59–85.
Гальперин Ч. 2003. Россия в составе Монгольской империи. — Монголоведные исследования. Вып. 4. Улан-Удэ, с. 78–93.
Голден П.Б. 1993. Государство и государственность у хазар: власть хазарских каганов. Феномен восточного деспотизма: структура управления и власти/ Отв. ред. Н.А. Иванов. М., с. 211–233.
Гонгор Д. 1974. Монголия в период перехода от родового строя к феодализму (XI — начало XII в.): Автореф. дис… д-ра ист. наук. М.; Улан-Батор.
Гумилев Л.Н. 1989. Этногенез и биосфера земли. Л.: Изд-во ЛГУ.
Далай Ч. 1983. Монголия в XIII–XIV вв. М.: Наука.
Динесман Л.Г., Киселева Н.К., Князев А.В. 1989. История степных экосистем Монгольской Народной Республики. М.: Наука.
Иванов И.В., Васильев И.Б. 1995. Человек, природа и почвы Рын-песков Волго-Уральского междуречья в голоцене. М.: Интеллект.
Ишжамц Н. 1972. Образование единого монгольского государства и установление феодализма: Автореф. дис… д-ра ист. наук. М.
Кадырбаев А.Ш. 1990. Тюрки и иранцы в Китае и Центральной Азии XIII–XIV вв. Алма-Ата: Гылым.
Кляшторный С.Г., Султанов Т.И. 2000. Государства и народы евразийских степей. Древность и средневековье. СПб.: Петербургское Востоковедение.
Крадин Н.Н. 1992. Кочевые общества. Владивосток: Дальнаука.
Крадин Н.Н. 2001. Кочевничество в современных теориях исторического процесса. Время мира. Альманах. Вып. 2: Структуры истории. Новосибирск, с. 369–396.
Кычанов Е.И. 1974. К вопросу об уровне социально-экономического развития татаро-монгольских племен в XII в. Роль кочевых народов в цивилизации Центральной Азии. Улан-Батор.
Кычанов Е.И. 1997. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. М.: Восточная литература.