Брехт аккуратно, поглядывая на дверь, карманы его пиджака прохлопал. Оказался и, правда, Сидоровичем, Дементьевым. В паспорт и командировочное удостоверение выписанное вложено. Работал Сидорыч экспедитором в порту Владивостока. Зря подозревал его Иван Яковлевич. Просто человек на волю вырвался от жены и троих детей сопливых. Вот и тянется взглядам к стройным девичьим ножкам. Бывает. Сам ведь тоже проводил взглядом.
Еще раз Иван Яковлевич потянулся, окончательно просыпаясь, прислушался, типчик гнусный посвистывает носом. Да и весь вагон должно быть ему подражает, одному Брехту не спится. Пошёл в тамбур, подышал свежим ветерком, умылся, ответил высунувшемуся дрищу высокому, что был проводником в их вагоне, что чаёк обязательно, будет, только заварите, уважаемый, не то, что вы всем сыпите, а пойдёмте, дам пачку. Купил у Лао Цыня, целую большую сумку китайского жасминового, когда ещё в следующий раз доведётся во Владике оказаться.
Попил чай. Нет. Не умеет дрищ заваривать. Испортил натур-продукт. Понабирут по объявлению. Вся работа подмести пол раз в день и чай заварить. Так нет, пол грязный, а чай за столько лет заваривать не научился. Сталина на них нет. А есть же Сталин. Ну, не дошли ещё у него руки до проводников.
Проснулся гнусный и совсем настроение испортил, завёл вдруг разговор о немцах, в смысле германцах, что опять гады мутят и воюют. Мало им по соплям дали в восемнадцатом. А в этот раз сунутся, так накостыляем, что до Одера драпать будут и пардону просить.
И ведь так вся страна думает. Малой кровью на чужой территории. Потому и умылись кровью.
Сходил Иван Яковлевич на перрон в стольном городе Хабаровске, в совсем расстроенных чувствах. Что ждёт через десять минут? Арестуют прямо на входе в штаб? Да ещё форма мятая. Он её перед самым уже Хабаровском одел. Всё в костюме французском ехал. А форма в небольшом чемоданчике. И как бережно её Катя-Куй не укладывала, и какой бы замечательный материал лучший портной Арбата не извёл на форму, а складки образовались.
Когда он после переодевания в купе зашёл, то гнусный челюсть на пол уронил. Девять орденов это блин не хухры-мухры. А ещё в Хабаровске его ждала звезда «Героя». В этой истории с его подачи звёздочку «изобрели» почти на год раньше и у него всего пятьдесят четвертая по счёту.
На входе штаб столкнулся со Штерном, к которому и шёл.
– Брехт! Иван Яковлевич! За наградой явился? Слушай, я на обед, ты обедал, а то поехали ко мне домой, жена борща наварила на мозговой косточке, – комкор, правда рад был встрече, по плечам хлопал, улыбался. Дружелюбно, а не как сосед по купе – гнусно.
– Я перекусил, Григорий Михайлович. А вы когда назад?
– Через час. Подожди в штабе. Награду вручу и переговорить надо.
– Хорошо.
Начальник штаба ОКДВА уехал на новой Эмке, а Брехт достал из кармана брегет от Карла Фаберже и прикинул. До дома Блюхера на извозчике минуть десять. И назад столько же, наверное. Можно минут десять понаблюдать за домом. Так-то помнил, что «топтун» из него никакой, но постоять в сторонке и посмотреть можно же.
Извозчик у штаба был, Брехт назвал соседнюю улицу с улицей Истомина, на котором находился двухэтажный особнячок маршала и, подъехав, медленно пошёл в ту сторону.
Зря. Только в форме комбрига РККА – танкиста с кучей орденов на груди и играть в сыщиков. Народ не просто оборачивался, а выстраивался в колонны и шёл следом. Пришлось плюнуть на слежку и вернуться в штаб ОКДВА.
В штабе встретил Рычагова. Тот так свой Су-2 и не забрал из части. Он же в Москву на японце улетел, а назад на поезде добирался, а экспериментальный лёгкий бомбардировщик так в ангаре у Брехта и стоял.
– Павел Васильевич, ты самолёт-то будешь забирать, или мне подаришь? Обещаю бережно относиться.