На самом деле диалог начался по-другому. Подходит к нему капитан Ложкин, всё же вразвалочку, и гудит, своим окающим:
– Боюсь, Ван Яковлич, шо танки не пройдут. Перетопим.
– Да, вы охренели! А «Фермопилы»?
– Так нет досок, товарищ комбриг. – И ручищи свои трёхметрово-саженные разводит.
– А интеллект включить?
– Из интеллекта досок не сделать, тащ командир.
– Ты, Сидор Петрович это брось. Думу думай.
– Думал ужо.
– И?
– Нет досок… – и опять трёхметрово-саженные разводит.
Ну, и какой тут сон.
– У них лодки были, – подсказал присутствующий при разговоре Бабаджанян.
– Фанера. Хлипка больно.
– Стой. Сидор Петрович на том берегу пару сотен грузовиков японских. Разбирайте борта. А сверху фанеру от лодок.
– И то… – ушёл не здрасти, не до свидания.
Пришлось вместо сна обойти ещё и свои грузовики. И рядом с каждым ведь нужно остановиться и японских генералов по матушке их японской покрыть. Всё что нажито непосильным трудом, дуб же ставили. Специально из Белоруссии Дворжецкий каким-то хитрым бартером добыл.
К полуночи поступил первый доклад от капитана Ложкина. Звучал он так:
– Ломать не строить. Токмо, от этих досок проку не лишку, ширину увеличили, а грузоподъёмность-то как поднять? Нужны ещё понтоны. – И руки приготовился аршинить.
– Стоять. Смотри, капитан. Река у берега не сильно глубокая. Возьми подбитые грузовики загони в воду, ну, стащи или сдвинь танком. Тогда пару понтонов с этой стороны можно дополнительно в центр переместить и пару с той. Действуй.
В два часа ночи, когда Брехт всё же вырубился, его Сидор Петрович растолкал.
– Закончили, тащ командир. Токмо танк не выдержит.
– Мать вашу, Родину нашу, а что выдержит?! – нет ведь альтернативе плану «Фермопилы». Так он хорошо в рельеф и прочую географию вписывается.
План выглядел примерно так, если в мелкие подробности не вдаваться. Японцы залезли в своеобразный треугольник между реками Халхин-Гол и Хайластын-Гол. Если за их спины вывести мотопехоту и броневики с зенитчиками, чтобы небо контролировать, и в случае чего поддержать своих крупнокалиберными пулемётами, которые японские танки с двенадцатимиллимеровой броней насквозь прошивают, то назад разбитым войскам будет не отступить. А основными силами, всеми танками, при поддержки пехоты на грузовиках, и с тремя «Катюшами» вдарить с правого фланга по сынам Аматерасу. Вперёд японцам тоже хода нет. Там, какой никакой заслон из 57 – го особого корпуса. А с левого фланга у них Хайластын-Гол. Он гораздо менее полноводный и широкий старшего братана, но это приличная река в два десятка метров шириной и метра три в глубину, танки потонут, а японцы, из которых всего лишь девять из десятка не умеют плавать, или сдадутся или тоже потонут. Ну, а тех, кто плавать всё же умеет, примут доблестные монгольские батыры и «сухе», они же могут через реку и обстрелять японцев, чай луки им на мосинки поменяли.
Замечательный же план разработан. Так ещё и подстраховочка в виде самолётов есть. Почти три десятка, хоть и разномастных, но в надёжных руках Скоробогатого – серьёзная сила и бомбить могут, и штурмовать, да и истребители могут пройтись над пехотой и погеноцидить её немного.
Замечательный план, и он рушится. Если танков не будет на той стороне, то даже начинать не стоит. Всё. Финита. Finita la commedia (комедия окончена). Разжалуют в кочегары. Переведут в управдомы. Щебень дробить отправят во Владивосток. И это после того, как расстреляют. Три раза. Ещё и с Жуковым перепирался. Он же, по его мнению, замечательный план предложил вместе перейти мост Кавамата и вдарить япошка всей силой в лоб.
Событие шестьдесят четвёртое
– Сема, ты мне приснился в эротическом сне.
– И шо там, Сара, я тебе вытворял?
– Ты пришёл и все испортил.
В шесть утра, едва горизонт покраснел на востоке, опять разбудили. Только вежды смежил, они с Бабаджаняном выработали альтернативный план «Б». Назвали тоже красиво. Вообще, нужно потом Брехту подумать об академии Генерального штаба. Он столько может названий красивых для операции придумать, что ему в штабе даже специальную должность выделят. «Главный обзыватор».
– Ваш бродь, государь звонит! – и толкают в плечо.
Иван Яковлевич не мог никак из сна выкарабкаться, третье сутки пошли практически без сна.
– Ван Яковлич, закончили переправлять народ с техникой. Тут Петька кричит, что командующий на связи, – опять капитан Ложкин. Нет в жизни счастья.
Умылся, чтобы хоть чуть проснуться, а то ляпнет чего Штерну. Григорий Михайлович, человек не простой, ещё обидится.