Собрал Скоробогатов все самолёты в этот последний и решительный, даже малую летающую лодку взял, при полупустых баках, могла десять двадцати пяти килограммовых бомб взять. Разве будут лишними? И «Фанеру» прихватили. Тоже пятьсот кило везёт. Ну а следом летят три истребителя японских Ки-27. Тоже с нашими бипланами, к которым тут привыкли, спутать трудно. Потом перерыв в клине журавлином небольшой и прикрытие из десяти советских истребителей И-16 или в простонародье – «Ишачок». Звёзды закрасили. Не так чтобы и сильно от Ки-27 отличается.
Ох, сколько непередаваемых ощущений ждёт японских товарищей, что махают «своим» самолётам.
– Вася, ходу! – Брехт забрался в БТР-1 и захлопнул дверцу, – Поехали!
Событие шестьдесят седьмое
«Все пройдёт, и это тоже пройдёт»
Это написано на кольце царя Соломона.
Бронетранспортёр самодельный подвёл. Не сломался. Не смог разминуться со снарядом. Неудачливый? Святой водой не окропили? Бутылку с шампанским не разбили о борт? Среди артиллеристов японских оказались выжившие и эти выжившие и не ослепшие успели по одному разу выстрелить, пока гусеницы БТ не вмяли их в песок. Всего десяток снарядов и выпустили. Попал один. Именно этот один и угодил в бронетранспортёр, в котором ехал Иван Яковлевич. Жахнуло, словно кувалдой по башке. Чего ринулся в битву? Что Василий Иванович Чапаев Петьке рассказывал про место командира в бою?! Нет, лезет всюду первым. А когда командармом поставят, то в первых рядах целой армии побежит. С наганом в руке, как на плакате.
Брехт помотал головой, раз есть чем мотать, то жив, значит.
– Ван Яковлевич, руку давайте, – шептал кто-то в ухо. Брехт попытался руку подать, и тут увидел её, вся в крови. Блин, а боли-то не чувствует. Комбриг попробовал сфокусировать разбегающиеся глаза на руку. Да, цела, вроде. И тут увидел, на что рука опирается. Это был Пашка Фёдоров. Он лежал на спине с открытыми глазами синими, и вся грудь у него была в крови.
– Пашке, Пашке помогите! – Брехт выдернул руку и снова прокричал в открытую дверцу, – Пашке, лейтенанту помогите!
– Ребя, взяли. – Брехт видел, как лейтенанта подхватили за плечи и вытащили из подбитого бронетранспортёра.
– Ван Яковлевич, рук давайте, – Брехт подал руку, и ему помогли выбраться из чадящего железного гроба. Эх, а хвастал пятислойной бронёй. А вот, оказывается, попадание снаряда от 75-ти мм пушки в упор и пятислойная броня не держит.
– Командир, жив? – к Брехту подбежал комбат Енакиев.
– Жив. Голова гудит. Слышу плохо. Контузило. Что с Пашкой? – Он поискал глазами лейтенанта. Тому закрыли лицо пилоткой. Блин. Ну, как так?! Один снаряд всего!
– Что японцы?
– Разбиты, бегут. Но там по рации передали, их наши уже встретили, добивают. О, тащ, командир, там полковника японского в плен взяли. Привести? – Енакиев растёр по лицу кровь, тоже ранен? А это лейтенанта. Ну, как так-то? Жалко как парня.
– Веди.
Полковник был при полном параде. Ни ремень с него не сняли, ни ордена. Много. Как игрушек на новогодней ёлке. Знатное пополнение коллекции будет.
Брехт на лице полковника всё не мог зрение сфокусировать. А тот вдруг как-то махнул руками, потом ногами, освобождаясь от конвоиров. Откуда-то в руке у него появился кортик, и полковник с ним в левой руке бросился на Брехта. Иван Яковлевич попытался увернуться, но только хуже сделал, подставляя под удар левый бок. Хр-рр-р, затрещала материя и кожа. Острая боль впилась между рёбер, и свет стал меркнуть.