— Все-таки это правда — удивительный у Моники характер!.. А кто с ней за кавалера? Что за тип?
— Да это Никетта, — воскликнул узнавший ее Макс де Лом.
— Как, однако, меняют крашеные волосы.
— Они все еще вместе? — изумилась Елена Сюз.
Она с любопытством рассматривала Монику Лербье, декораторшу, и ее пресловутую подругу Никетту, в течение тридцати лет знаменитую звезду мюзик-холлов.
Париж был помешан на ее гортанном голосе, безупречных ногах и остром языке, всегда облизывающем углы крупных губ. Уродина со вздернутым носом… Только глаза, как карбункулы…
— Они не очень-то стесняются, что и говорить, — сказал Макс де Лом.
Никетта и Моника уселись за столиком, как влюбленные. Подруга нежно накинула на шею Моники свой меховой палантин.
— Как трогательно! — съязвила Елена Сюз.
— Не воспламеняйтесь, Сюзонн! — захохотала Мишель. — Место занято.
Елена Сюз, лесбиянка, недовольно пожала плечами. Она никак не могла простить Монике, что та отклонила ее домогательства, переданные через Жинетту Морен. Это было давно, Жинетта тогда еще только считалась невестой министра в кабинете Пэрту.
Жинетта!.. Елене Сюз припомнились ее воркующие поцелуи. Это было во время милых вечеринок у Аники Горбони. Жинетта по крайней мере не строила из себя недотрогу, как эта святоша Моника…
Елена Сюз вместе с остальными охотно приняла на веру все сплетни о Монике.
— Виньерэ накрыл свою невесту в отеле с каким-то румынским коммерсантом, от которого она забеременела. Родители ее выгнали; тетка с горя покончила с собой.
Увидев сегодня их бывшую приятельницу снова в полном блеске, снова в водовороте парижской жизни, Макс де Лом и Мишель д'Энтрайг, забыв свое недавнее презрение, мило ей улыбались, а Елена Сюз даже изрекла:
— В конце концов она вольна делать, что хочет, с талантом и с деньгами можно все себе позволить…
Безжалостно отвергнутая всеми однажды, Моника вновь появилась на горизонте год спустя после своего исчезновения и открыла на улице Боэти магазин антиквариата. Случайно встреченный после реализации небольшого состояния тетки (150.000 франков сбережений и столько же за проданный пансион) Пьер де Сузэ указал ей на профессию, которой сам занимался. В дни отвращения к жизни она нашла в нем одновременно и преданного, бескорыстного помощника, и руководителя. Элегантные карточки-рекламки известили прежних знакомых о возрождении Моники Лербье в магазине «Синий репейник».
Но свет ее еще не принимал. Не видя никого, кроме мадам Амбра, по воскресеньям, Моника переживала черные дни. Застой в делах еще более обострял ее неврастению. Целые недели она проводила в тоске, не разговаривая ни с кем, кроме случайных покупателей. Они торговались долго и туго раскошеливались. Средства, израсходованные почти полностью на оборудование дела, таяли так быстро, что она впадала в отчаяние, предвидя близкий крах.
Но Пьер де Сузэ пользовался в обществе огромным авторитетом и как антиквар-любитель, и как декоратор. Видя, что его обычные клиенты скупятся, он в один прекрасный день напустил на Монику Никетту, и сейчас же улица Боэти наполнилась артистами и космополитами. Магазин мадемуазель Лербье стал входить в моду.
Успех возродил Монику и заставил ее забыть свою отверженность. Поднялась новая волна и окончательно смыла старые сплетни.
Никетта почувствовала на себе, как укус мухи, внимательный взгляд Елены Сюз.
— Что это она так уставилась на нас? Посмотри… там, в ложе налево!
Моника посмотрела и презрительно ответила:
— Старая знакомая…
Она назвала сидевших в ложе. В то же время Елена Сюз жестом поздоровалась с ней, изобразив радостное удивление. Моника ответила холодным кивком. С полным безразличием она измерила в уме пройденный в прошлом путь. В первый раз она столкнулась сейчас с призраками былого. Свидетели ее внутренних переживаний, они взволновали ее так мало, точно она рассталась с ними вчера. По этому признаку она почувствовала, что рана начала заживать… Месяц тому назад она видела на генеральной репетиции свою соперницу Клео и не ощутила ничего, кроме холодного любопытства.
Единственные существа, встреча с которыми еще могла заставить ее страдать, — это были родители и Виньерэ, хотя воспоминания об ужасных днях ее мучили все реже и реже. Со своими она упрямо избегала всякого сближения, несмотря на приглашения, которые г-жа Лербье за последние месяцы ей не раз посылала: Моника с именем начинала что-то стоить… Оркестр, заигравший «Скотишь экспаньоль», отвлек Никетту от досадных мыслей. Обняв рукой талию Моники, которая покорялась ей, как сомнамбула, она болтала во время танца: