При имени Берген Жанна вдруг побледнела и затряслась.
— Скорее! Скорее! — закричала она не своим голосом. — Скорее на помощь к Элизе! В этом проклятом доме меня погубили! Ее надо немедленно выручить!
Жако объяснил, что никакого случая с экипажем у него не было.
Тогда сразу все сделалось понятно.
Колибри и Жанна, знавшая адрес Нюнюш или баронессы Берген, сейчас же поехали в проклятый дом.
У подъезда они застали Стальное Тело, который, не получая ответа на звонки, могучим ударом плеча только что вышиб входную дверь.
Нюнюш и ее двух горничных связали по рукам и ногам, несмотря на их сопротивление — они барахтались, царапались, кусались. Выломали еще пару дверей — и все.
Дело было сделано.
Элиза была освобождена.
Тем временем полковник Шамбержо успел, воспользовавшись шумом, выбраться на улицу и, не оглядываясь, пустился бежать.
ГЛАВА VI
иана была поражена, когда узнала об исчезновении Стального Тела. Сначала она пришла в бешенство, но припадок скоро прошел и сменился жгучим горем раненого женского самолюбия, обманутой любви, ревности.
Она чувствовала себя совершенно сломленной. Энергии, мужества, которыми она всегда отличалась, как будто и не бывало. Пропажа бумаг, унесенных Стальным Телом, не особенно ее заботила. Ее терзала лишь мысль, что она вероломно брошена любимым человеком, который был ее единственной радостью.
Она забросила все дела, ломала руки в отчаянии и плакала горькими слезами:
— Неужели он навсегда меня покинул? Неужели он не вернется?
Она болезненно прислушивалась ко всякому звуку, к малейшему шороху, надеясь, что дверь вот-вот откроется, в комнату войдет ковбой и кинется к ней в объятия.
Поздно вечером оглушительно зазвенел звонок. Диана вздрогнула.
— Это он!.. Он!.. — прошептала она, замирая в ожидании.
Но ожидание было обмануто. То был граф Шамбержо; он постучался, задыхаясь, вбежал в комнату, бледный как покойник.
Глаза его беспокойно перебегали с предмета на предмет.
— Что с вами! Почему вы влетели как бомба? — спросила Диана, не особенно дружелюбно.
— Все погибло! — сказал он дрожащим голосом. — Дом Нюнюш подвергся нападению какой-то шайки, которая перевернула там все вверх дном.
— А Элиза?
— Ее эти люди увезли.
— А вы не могли?..
— Да что же можно было сделать? Я сам едва успел выскочить в окно.
— Итак, вы утверждаете, что все погибло?
— Решительно все.
— Тогда вам остается одно, господин Шамбержо: поскорее удирать из Парижа, не то вам придется очень плохо.
— Ни за что не уеду из Парижа! Я вовсе не желаю умирать от скуки.
— Попадете, значит, на каторгу.
— За такие-то пустяки? У меня есть связи, я выкручусь, да наконец, военное начальство меня не выдаст. А про собственную участь вы что же молчите? Ведь мы сообщники.
— Между собой и французской юстицией я могу поставить преграду в виде Атлантического океана.
— Следовательно, при первой же неудаче вы готовы бить отбой?
— Я еще не решила. Не знаю. Там увидим. Дайте мне сутки — я тогда дам вам ответ о своих будущих намерениях. А пока — оставьте меня одну.
Полковник простился и ушел, оставив Диану в самом мрачном расположении духа.
После ухода графа Шамбержо она долго еще прислушивалась к замиравшему уличному гулу и вздрагивала при стуке колес каждого проезжавшего экипажа.
Всю ночь она не спала и только к утру забылась тяжелым сном, который часто тревожили кошмары.
К утреннему кофе ей, как всегда, подали газеты и утреннюю почту.
Она равнодушно читала письма, как вдруг у нее замерла душа и забилось сердце при виде конверта, на котором она узнала почерк Стального Тела.
Дрожащими от волнения руками распечатала она письмо и побледнела, прочитав первые строки…
Ковбой писал ей, что он убедился в том, что чувство к ней было не любовью, а увлечением, продолжавшимся, к сожалению, слишком долго. Последнее время он очень тяготился их совместной жизнью, а узнав об адских замыслах Дианы против семьи Дэрош, решил порвать с ней окончательно и навсегда.
«Забудьте меня! — писал молодой человек. — Это неизбежно, необходимо. Я тоже постараюсь забыть, что вы преследовали невинных людей, не сделавших вам ни малейшего зла, что вы являетесь виновницей целого ряда вопиющих преступлений, идущих вразрез с самыми элементарными понятиями о чести и совести.