Пастухов, вынужденных вести столь тяжелую и суровую жизнь, набирают по большей части из людей, выбитых из жизненной колеи и очутившихся на обширных равнинах Западной Америки из-за каких-нибудь грехов молодости, столкновений с правосудием или просто благодаря любви к приключениям.
Чтобы как-то существовать, они нанимаются на фермы: благо там не требуется никаких свидетельств и рекомендаций.
У вновь поступившего не спрашивают ни об его происхождении, ни о месте жительства, ни о роде занятий. От него лишь требуется умение владеть лассо для ловли животных и карабином для их защиты, а также способность просиживать по целым часам, дням и даже неделям в седле, не боясь ни зноя, ни холода, ни ветра, не страшась ни людей, ни диких зверей. Каждый, кто удовлетворяет этим условиям, может получить место с платой двадцать пять — тридцать долларов в месяц.
Среди ковбоев встречаются забияки, горькие пьяницы, но только не лентяи. Но зато среди этих выбитых из колеи людей и неисправимых бродяг очень много честных малых с профессиональным самолюбием.
Несмотря на привычку к излишествам, когда карман не пуст, ковбой является образцом честности, упорства в труде и энергии, когда он принимается работать.
Таковы в основном члены корпорации ковбоев, отчасти напоминающей французский легион, состоящий исключительно из иностранцев, но представляющий собой, несмотря на это, нечто цельное и стройное.
К сожалению, к этой буйной, но очень честной корпорации пристают иногда негодяи, бросающие на нее тень.
Два ковбоя ранчо Монмартр не составляли, казалось, никакого исключения из общего правила и были не лучше и не хуже своих товарищей.
Они обнаруживали самую горячую привязанность к детям и заботились о них, чему родители были очень рады.
Иногда маленькому Марселю, которому уже нравились лошади, оружие и вообще физические упражнения, позволяли сопровождать то одного, то другого из них куда-нибудь в окрестности.
Ковбой сажал Марселя впереди и несся во весь опор, а мальчик, чувствовавший себя счастливым, весело кричал: «Браво! Еще! Еще!»
Однажды оба ковбоя уехали с мальчиком и долго не возвращались. Обычно они отлучались не более чем на час, но наступил вечер, а их все не было.
Мадам Дэрош, вначале слегка беспокоившаяся, начала серьезно тревожиться, когда наступил вечер.
К несчастью, она осталась на ферме одна: Дэрош и Жо отправились искать место для постройки нового загона.
Она ухватилась за последнюю надежду: вероятно, Дэрош и Жо встретились с ковбоями и они возвратятся все вместе.
Ночью негр и хозяин вернулись домой страшно усталые.
Мадам Дэрош бросилась к ним навстречу с душераздирающим криком:
— Марсель! Где Марсель?
Предчувствие ужасной катастрофы, готовой обрушиться на семью и разрушить ее счастье, охватило несчастного отца:
— Но… я не знаю… Я его не видел…
Обезумев от горя и побледнев, мать прошептала:
— Ты его не видел… Он не с тобой… Марсель… мой мальчик… погиб… похищен, может быть…
Но она была храброй женой человека, побывавшего в огне двух осад и бесстрашно пережившего все ужасы Кровавой недели. Она хотела противостоять удару, поразившему ее в самое сердце, хотела остаться на ногах, быть твердой. И это ей удалось.
Смертельно бледная, с покрасневшими глазами, она схватила руку мужа, сжала ее до боли и изменившимся хриплым голосом воскликнула:
— Пойдем! В путь!
Лошади Дэроша и Жо, еще оседланные, стояли на привязи у входа в ожидании, пока их отпустят пастись на свободе.
Она вырвала карабин из рук оцепеневшего негра, схватила лошадь под уздцы, вскочила в седло и, снова вскрикнув: «Едем!», пустилась во весь опор.
Обычно она боялась огнестрельного оружия и верховой езды.
Бывало, муж, желая научить ее на всякий случай владеть ружьем и скакать верхом, давал ей в руки винтовку или сажал на лошадь, но она опускала курок, закрыв глаза и вздрагивая при звуке выстрела, и, сидя в седле, то и дело цеплялась руками за гриву лошади, боясь упасть.
Сраженный ужасным ударом, не сознавая, что делает, муж, с глазами полными слез, машинально следовал за ней.
Она мчалась наугад, не замечая, что начинавшая уставать лошадь возбуждалась только при звуках ее голоса.
— Марсель!.. Марсель!.. Дитя мое! Мой мальчик!.. Марсель!.. Марсель!.. — кричала она.
И голос обезумевшей матери, обыкновенно такой тихий и гармоничный, переходил в какой-то рев.
Лошадь, закусив удила, неслась как ураган.
Конь Дэроша мчался вслед за ней с развевающейся по ветру гривой и ржанием, которое повторялось, как эхо, пасшимися в степи кобылицами.