— В таком случае будьте моей супругой!
— Поймите, наконец, что я не из таких!..
Этот страстный протест поразил его. С минуту он оставался в изумлении, напряженно что-то соображая, и, наконец, заговорил, почесав кулаком свой толстый затылок:
— Я обещал… Я не причиню вам никакого зла, так как вы прочитали молитву над могилой Бена. Я верю всему, что вы говорите, хотя это меня очень удивляет. Остается только посмотреть, что делают другие…
В этот момент послышались крики и револьверная пальба.
Фрэд приоткрыл дверь и увидел в ста шагах от хижины группу совершенно обезумевших авантюристов, судорожно изгибающихся, жестикулирующих, окровавленных.
«Тарантуловая» настойка, как видно, начала на них действовать.
Элиза видела как блеснули ножи, как сверкнули в воздухе их клинки и как человек тяжело свалился на землю, хрюкая как боров… Другой отошел на несколько шагов, держась обеими руками за живот, из которого вываливались внутренности. Послышались иронические крики «браво» и затем новые выстрелы.
Одни негодяи, охваченные манией убийства, кололи друг друга куда попало, между тем как другие обменивались самыми безумными вызовами.
Слова «проклятая баба» слышались ежеминутно, и в сторону хижины Фрэда с угрозами поднимались кулаки.
Крики с каждым моментом усиливались, страсти разгорались.
Вдруг всю группу этих буйных сумасшедших охватило сумасбродное веселье.
Что случилось?
После короткой ссоры два авантюриста бросились в таверну и возвратились, таща каждый по бочонку, литров по пятьдесят.
Ножами они отбили пробки с медными оправами.
Из отверстия высыпалось немножко черноватого порошкообразного вещества.
Затем оба они грузно уселись на бочонках, поставленных стоймя в полутора метрах друг от друга.
Фрэд, сильно заинтересованный этими приготовлениями, заерзал на месте от волнения и крикнул:
— Смотрите-ка, моя дорогая… В бочонках ведь порох… Вот так молодцы!.. Забавляются!..
Владелец таверны, никогда ни в чем не отказывавший подобным клиентам, принес пару железных, добела накаленных брусьев, дал каждому из них по одному и бросился бежать.
— Дуэль! — воскликнул Фрэд. — Дуэль на пороховых бочках!
И он не ошибся.
Каким бы сумасбродным ни казался такой поединок, это — действительный факт.
Зрители последовали примеру Джошуа Отравителя и бросились подальше от опасного места, в то время как каждый из дуэлистов старался попасть раскаленным стержнем в отверстие бочонка своего противника.
Взрыва пришлось ждать недолго. Над одним из бочонков взвился клуб белого дыма — тотчас же вспыхнуло пламя.
Не прошло и полминуты, как один из молодцов очутился между землей и небом, весь окутанный черным дымом, и в тот же момент раздался грохот взрыва.
Оказавшийся в воздухе человек не успел пролететь еще и половины пути, как загремел второй взрыв.
Как легко было предвидеть, второй бочонок вспыхнул благодаря близости к первому, и оба безумца, страшно изуродованные, бесформенной массой свалились на землю.
Взрыв был такой силы, что хижину Фрэда сотрясло до основания, а свидетелей этой невероятной дуэли повалило на землю.
Фрэд, находивший зрелище очень забавным, хохотал до упаду; по его словам, из двадцати подобных дуэлей больше половины оканчивается хромотой участников и пять или шесть — моментальной смертью.
— Э… э… моя дорогая, ваши ухажеры разлетаются в куски, — шутил он.
— О! — воскликнула Элиза с мольбой. — Помогите мне… Уведите меня отсюда, Фрэд… Умоляю вас… Вы ведь не злой! Вы так любили своего брата! Фрэд, именем Бена, которому я все простила и над могилой которого я молилась…
Этого грубого человека как будто охватил прилив нежности.
— Ладно, я попытаюсь… Я сделаю все, что смогу… Но только если вы будете моей женой… Без этого… Знаете… я ничего не обещаю. Подумайте, а я пойду к Джошуа и постараюсь устроить это дело… Да, пусть дьявол расстреляет мою душу, если я этого не добьюсь. Не знаю еще, что будет… Придется, может быть, бросать жребий… Во всяком случае, можете надеяться!
Он ушел, и Элиза осталась одна со своими мрачными мыслями и предчувствиями.
Спустились сумерки, и тоску одиночества усугубило жуткое ощущение от окружающей темноты.
Вдруг недалеко от хижины раздался веселый переливчатый крик, заставивший пленницу вздрогнуть.
В этом трехсложном звуке, выкрикиваемом на особый лад, привычное ухо лесного бродяги сразу узнало бы крик дрозда-пересмешника.
Это — что-то вроде призыва, который можно выразить словами: «топпи-о-фи!» и который очень похож на перекликивание парижских уличных мальчишек, этих пересмешников огромной столицы.