Привыкшие к служащим ранчо Монмартр, которые как бы входили в их семью, или к прислуге в отеле, относящейся безразлично к ежедневно меняющимся господам, семья Дэрош впервые познакомилась с порочностью современной челяди.
Но она составляла часть той роскоши, которая необходима была Дэрошу для достижения своей цели, и поэтому он с ней мирился.
Дней через десять после переезда в свой особняк Дэрош пригласил банкира Террье и его друга-полковника на завтрак.
Граф Шамбержо воображал, что поразил этих простых людей благородством происхождения, блеском чина и достоинствами светского человека и интересного собеседника. Он не сомневался, что произвел сильное впечатление на Элизу.
Он замечал, как она краснела и бледнела при его появлении, и самодовольно улыбался, думая о ее миллионах. Завтрак, начиная с сервировки и кончая винами, был безупречен.
Граф все это заметил и оценил со свойственным ему тактом, в то время как банкир приходил от всего в шумный восторг.
Полковник был необыкновенно любезен с дамами.
После завтрака мужчины отправились на половину Дэроша поговорить о делах.
Владелец ранчо с обычной непосредственностью приступил прямо к делу.
— Господин граф, — обратился он к полковнику, — господин Террье обратился ко мне от вашего имени за незначительной услугой. Я в вашем полном распоряжении, граф.
Простак Дэрош, изображая из себя комедианта, употреблял все усилия, чтобы показать себя человеком, который бесконечно осчастливлен знакомством с представителем столь знатного рода и возможностью оказать ему услугу.
Шамбержо и Террье видели в нем американца, набитого долларами, прельщенного знатным титулом и лелеющего мечту сделать свою дочь графиней.
— Вы так любезны, что я отброшу всякое стеснение, начал с любезной улыбкой граф.
— Весь к вашим услугам, господин граф!
— Перед вами ужасный расточитель…
— С вашим положением в свете, чином и в особенности с таким блестящим именем немудрено сделаться… ну, как бы выразиться… мотом…
— Вы совершенно верно выразились. Я именно — мот. При этом мое финансовое положение теперь несколько затруднительно.
— Да… Сколько соблазнов для молодого человека… Зеленое поле… Скачки… Красивые остроумные женщины.
— Вы меня смущаете… Эти пороки мне в самом деле стоили очень дорого… Но теперь я хочу переменить… отказаться от прошлого и сделаться… добродетельным супругом и отцом.
Дэрош слушал его, наклонив голову, и небрежно спросил:
— Что вы подразумеваете под словами «стоили дорого?»
— Большую сумму… Очень большую… Целехонький миллион… а то, пожалуй, еще и с дробью…
— Ну, положим, полтора миллиона, — сказал Дэрош.
Полковник продолжал улыбаться, но его лоб и руки покрылись потом. Ужасное волнение заставило его сердце усиленно биться.
Его положение было действительно из рук вон плохо. Только он один знал это. Теперь настал решительный момент: Дэрош был его последней надеждой.
— Полтора миллиона… сущая безделица… — сказал Дэрош. — Сочту за честь, если вы их займете у меня.
Шамбержо внутренне напрягся, чтобы казаться хладнокровным, и, стараясь скрыть выражение глаз, произнес, понизив голос:
— Но я не могу вам предложить никакой материальной гарантии.
— Слово такого человека, как вы, господин граф, служит для меня наилучшей гарантией!
С этими словами он вынул из бокового кармана бумажник и, подписав чек на полтора миллиона, подобострастно подал его своему собеседнику.
— Будьте добры дать мне для формы расписку в получении и не забывайте при случае, что я всегда к вашим услугам.
Полковник, с трудом сохраняя спокойствие, настрочил расписку и с развязным видом вручил ее Дэрошу.
— Я вам бесконечно благодарен. Только американцы могут быть столь доверчивы и благородны!
И они расстались, обменявшись рукопожатиями и комплиментами.
Усевшись в купе рядом со своим другом-банкиром, Шамбержо сразу преобразился. Хладнокровие и сдержанность как рукой сняло. Дикая радость и необузданное веселье обуяли его:
— Черт возьми! Он богат как Крез, этот американский идиот… Стой, голубчик, мы еще тебя пощупаем… Для начала все-таки это недурно.