Сейчас в баре я сказала ему в лицо о своем презрении, и его прорвало.
– Родион, тебе плохо? Может, воды? – подбежал к нашему столику официант из зала.
Отец опустил голову на стол и, прикрыв руками затылок, отмахнулся.
– Сейчас принесу. Старик, возьми себя в руки!
Честное слово, даже не знаю, о чем дальше писать.
Не в моих силах было его простить и не в моей власти полюбить снова. Любовь… Шесть букв, смысл которых так просто было когда-то дарить друг другу. Сейчас он казался беззащитным Великаном, но на самом деле он и был беззащитен. Мой Великан опустил руки, сдался и решил уйти. Я почувствовала, что его жизнь в моих руках. Ты представляешь жизнь человека в руках, словах, в тембре голоса, желании слушать и умении прощать? Мне было больно, очень! Так сильно, как только может быть больно.
– Папа, возьми себя в руки! Мне плевать на твои чувства и самобичевание. Ты утопил себя в горе и меня всю жизнь тащишь за собой на дно, начиная с дороги, которая забрала у меня маму.
– Прости меня. Я изменился. Уже пять лет, как я не пью. С бабушкиных похорон ни капли. Мне просто ее не хватает. Ты знаешь, как это – любить по-настоящему?
Тогда я еще этого не знала. Он смотрел на меня, не отводя глаз.
– Любить так, – продолжил отец, – что, когда человека нет рядом, ты задыхаешься от нехватки кислорода.
Отец затих. Я знала, что он сейчас далеко, на ночной дороге, в свете фар встречного грузовика.
– Тринадцать лет задыхаюсь. Каждый день засыпаю с желанием не проснуться. Прости меня, моя Принцесса.
Он назвал меня Принцессой. От этих слов бросило в жар. «Моя Принцесса».
– Ты помнишь?
– Я – да.
– А я уже нет.
– Позволь мне тебе напомнить, – взмолился отец.
Он протянул руку и кончиками пальцев провел по моей щеке, оставляя след от слезы. Во мне что-то содрогнулось – так рвутся струны, и что-то оборвалось внутри. Закрываю руками лицо, и сразу бурным потоком хлынули слезы. Мне кажется, что они будут литься вечно, а когда иссякли, дышу глубоко, прерывисто, долго, долго…
Он смотрел на меня заплывшими от слез глазами.
– Папа, я скоро умру. – Мои слова эхом повисли в воздухе.
Отец остолбенел. Он должен был спросить, от чего, почему я так решила. Может, это плохая шутка? Но ничего не спросил. Он не дышал, и мне показалось, что в любой момент он может рухнуть без сознания. Его зрачки расширились, и, выдохнув, он наконец произнес:
– От чего?
– У меня обнаружили опухоль.
– Ее можно удалить?
– Да, но операция стоит очень дорого, и у меня нет таких денег.
– Сколько?
– Сто тысяч.
Отец замолчал. К столику подошел бармен и обратился к отцу:
– Мне самому закрыть кассу?
Отец, отмахнувшись, молча кивнул.
– Хорошо, тогда я тут все закрою. Будешь уходить – не забудь выключить свет и поставить на сигнализацию. Хорошего вечера и не грустите, все наладится.
Свет в баре потух, и в зале заработала аварийная подсветка. Мы сидим в полумраке, смотрим друг на друга, как два одиночества, выброшенные волной на берег.
– Когда нужны деньги? Сколько у меня есть времени?
– Не знаю. Доктор Филипп сказал, что немного.
– Я найду деньги. Скажи доктору Филиппу, чтобы он сообщил, когда сможет сделать операцию.
Настала моя очередь остолбенеть. Он только что подарил мне надежду. «Пришло время навести мосты», – слова доктора Филиппа эхом отозвались в голове.
– Отвези меня домой. – Мой голос был тихим, и то, что я сказала, отец скорее прочитал по губам, нежели услышал.
– Пойдем, моя Принцесса. Я отвезу тебя домой.
Дорога домой
За окном тянулись огни ночного города. Мерцали окна небоскребов, превратив их в тысячи ярких столбов. Мы стояли перед красным сигналом светофора на засыпанном сугробами перекрестке. Играла музыка, звучала «Ретро FM» – отец любил слушать эту радиостанцию.
– Хочешь, поехали ко мне, я тут недалеко снимаю жилье. У меня хорошо, тепло. Переночуешь, а утром отвезу тебя, куда пожелаешь. Смотри, как все замело.