– Трон! – воскликнула я, чуть не упав с табурета.
Я повернулась к Одетте.
– Император милостивый, что с ним случилось?
– С ним случилось поместье на вершине мыса, – Одетта обошла своего покалеченного, привязанного мужа и погладила его по голове. – Книги, которые он читал. Речи полковника. То, что она видела, то, что она делала. То, что она привезла с собой...
– Я не понимаю.
– Говорят, полковник Грейлок была героем, так?
– Так и есть, – ответила я. – После Рассвета Темных Солнц, когда все остальные пали, она смогла пробиться обратно в Империум.
– Столько смертей… – произнесла Одетта. – Вы никогда не задумывались, как ей удалось вернуться?
– Согласно свидетельствам, Елена Грейлок была выдающимся лидером, а ее солдаты – одними из лучших.
– 83-й был хорошим полком. Одни из лучших, – согласилась Одетта. – Но никто не может быть хорош настолько. Они все должны были умереть. Никто не смог бы пережить того, что пережила она. Она и те, кому она доверяла, те, кто пошел за ней, несмотря ни на что. Только представьте, какова была цена, сколько человечности ей пришлось бы оставить на том пути.
– Откуда вы все это знаете? – спросила я.
Одетта опустилась на колени рядом с мужем.
Он вертел головой из стороны в сторону, словно пытаясь расслышать далекую песню. Интересно, как много он понимал из нашего разговора.
Одетта мягко положила руку ему на плечо и сказала:
– Мой бедный Монтегю… Он нашел ее мемуары.
Мое сердце подпрыгнуло от волнения, которое я изо всех сил старалась скрыть.
– Он нашел монографию полковника?
– И это не принесло ему ничего хорошего.
– Что вы имеете в виду?
Одетта поднялась с колен и сказала:
– Я наслышана о вас, госпожа Салло. Вы ведь просматриваете книги полковника, верно?
– Да. Гаррет Грейлок намерен продать их, чтобы покрыть долги своей матери.
Одетта обошла спинку кресла мужа и положила руку ему на плечо.
– Вы должны покинуть это место, – сказала она мне. – Сейчас же, пока еще можете. Мне следовало предупредить вас раньше, но я не могла оставить своего Монтегю. Книги... то, что он читал... они сводили его с ума. Ужасное знание того, что случилось там, в подсекторе Оциллария, сломило его разум. В тот день, когда стало уже слишком поздно... он вернулся домой, слова просто лились из него потоком, как будто он не мог остановиться. Он говорил ужасные вещи, мерзкие вещи...
– Какие?
– Такие, которые я не стану повторять, – ответила Одетта, и я увидела, как на ее лице отразились воспоминания о самых отвратительных оскорблениях, какие только можно вообразить. – Он знал, что произносит их, он все время плакал, но казалось, что он не может остановиться. Он пытаться остановиться, но слова просто выплескивались из него.
Я осознавала, что возвращение к этим воспоминаниям травмировало Одетту, но мне нужно было знать, что произошло, что же нашел Монтегю.
– Он когда-нибудь упоминал Вал...
Одетта резко вытянула руку и зажала мне рот. Ее кожа пахла рыбой и затхлостью запертой комнаты.
Она взглянула на Монтегю и медленно покачала головой.
– Не произносите этого.
Я кивнула. Тогда она убрала руку и продолжила:
– Значит, он говорит и говорит, словно в бреду, как сумасшедший, и это слово, то которое вы собирались произнести, вылетает у него изо рта. Как только оно слетает с его губ, он встает и разбивает зеркало кулаком. Разбивает его на куски и подбирает длинный осколок, похожий на разделочный нож. Подносит к языку… Потом к глазам… Я все время кричу и пытаюсь остановить его, но он сильнее, чем кажется, он сбивает меня с ног. Как только его глаза и язык, как только они исчезают, он начинает искать пергамент и перо, как будто то, что в нем, пытается найти выход, любой выход, понимаете? Он начинает царапать случайные числа на странице, которую вырвал из старого дневника. Как только он заканчивает, то берет тот же самый осколок, которым вырезал глаза и язык, и отнимает пальцы у самой ладони. Когда он понял, что не сможет сделать то же самое с левой рукой, он просто начал бить кулаком в стену, пока она не превратилась в кровавое месиво из плоти и осколков костей.
На протяжении всего рассказа Одетты я сидела, не веря своим ушам, пораженная ужасными вещами, которые Монтегю Родс сотворил с собственным телом.
– Что же могло быть настолько чудовищным, чтобы оправдать такое ужасающее самоистязание?