А вот сдаться Елене Грейлок, как раз стало бы самой дорогой ошибкой в моей жизни.
Она почувствовала мое сопротивление и впала в ужасное неистовство. Полковник цеплялась за мои бедра, ее пальцы, словно горячие кочерги, впивались в кости моего таза.
Но мой гнев не уступал ее желанию.
Я схватилась пальцами за края ее раздробленного черепа и потянула, яростно отрывая куски покрытой волосами кости.
Она попыталась отстраниться, но наши губы все еще были плотно прижаты друг к другу. Я прикусила ее хоботок и начала двигать зубами из стороны в сторону как пилой. Мясистый орган лопнул у меня во рту, и я ощутила вкус теплой жидкости, похожей на стоячую болотную воду. Я чуть не захлебнулась вонючими сгустками гнилой крови и поспешно оттолкнула тварь от себя.
Опустившись на колени, я согнулась пополам, и меня вырвало потоком черных пульсирующих тварей, которые поспешили зарыться в песок, чтобы спастись от дневного света. Меня снова скрутил спазм, и мой желудок изверг множество мокрых, скользких существ, похожих на блестящих безглазых угрей.
Мои руки были по локоть в крови. Я подняла голову и посмотрела на Елену Грейлок.
Но не на ту, кем ей хотелось казаться.
А на то, кем она была на самом деле.
В мгновение ока я снова оказалась в лабиринте. Дождь лился потоком, и я моментально промокла до нитки. Я по-прежнему стояла на коленях, держа в руках мокрые куски размягченной розовой кости, с которых свисали тонкие пряди седых волос.
Елена Грейлок нависала надо мной, ее вуаль очарования была сорвана. Плотный кокон, окутывал ее словно шаль, и ее изломанное тело извивалось в последнем акте трансформации. Фиолетовый свет наполнял пульсирующую плоть. Словно дрожащие опухоли на ее теле отрастали новые конечности, появлялись органы, подпитываемые тем, что полковник почти украла у меня.
Тем, что я чуть добровольно не отдала ей…
Глаза ее потеряли свой насыщенный золотисто-зеленый цвет. Они превратились в ужасные неоново-желтые глаза хищника.
– Ты могла получить все, что захочешь! – закричала она. Лицо ее заострилось, стало демоническим. Она не была более человеком, но, тем не менее, обладала притягательной красотой, которая одновременно отталкивала и завораживала. Отбросив студенистую массу мозгов и осколков черепа, прилипших к моим пальцам, я встала лицом к ней.
– Мне не нужно ничего из того, что ты можешь дать, – ответила я, понимая, что она собирается убить меня.
Отвергнутый суккуб не может позволить жить отринувшим е.
Ее руки стали тонкими, крючковатыми, когда-то человеческие пальцы срослись вместе, превратившись в клешню, как у какого-то мутанта-ракообразного. Тварь потянулась ко мне, готовая разорвать на куски, но вдруг подняла голову, и я увидела, как в ее сверкающих глазах вспыхнула ярость.
– Ты! – взвизгнула она. – Неверный трус! Пришел закончить то, что начал?
Повернув голову, сквозь слезы разочарования и дождевую воду я увидела, как Кирано вошел в самое сердце лабиринта, все еще держа лазвинтовку у груди. Он поднял руку и крепко сжал бронзовую пластину, закрывавшую нижнюю половину его лица.
Я понятия не имела, что он делает, пока не увидела, как начали сокращаться сервомышцы его руки.
Он потянул за пластину, медленно отрывая ее от своей кожи. Когда медицинские швы разошлись и трансплантированные ткани оторвались от своих костных якорей, кровь хлынула на его лицо. Я видела, каких усилий и мучений стоило Кирано оторвать ее, но его органический глаз был наполнен неистовой решимостью.
В конце концов, пластина отделилась и открыла взору кровавое месиво. За ней тянулись нити из вязкой слизи, оплавленных кусков плоти и измельченных фрагментов костей. Змеящийся резиновый шланг тянулся из пищевода Кирано – имплантат, одновременно являвшийся и частью ребризера, и деталью пищеварительной системы.
Сервитор уронил пластину и вырвал трубку из горла. Когда он извлек его, желтоватая желудочная кислота и кишечные жидкости потекли из оборванного конца шланга. Его открытый рот представлял собой мешанину осколков зубов и гнилых десен. Кирано что-то крикнул приказным тоном, но смысл его слов утонул во влажном ужасе пузырящейся смеси из крови и мокроты.
Это был предсмертный хрип и крик рождения одновременно.
Я не понимала, что он хочет сказать. Была ли это осмысленная фраза или всего лишь вопли проклятой и измученной души.