Малавец замолчала. Серо-голубые, выпученные глаза ее наполнились слезами.
Сотникова слезла со стола, взяла сигарету, закурила.
Малавец сидела на столе, положив на форменную юбку свои маленькие руки.
— Почему вы мне сразу не рассказали? — спросила Сотникова, стоя к ней спиной.
— Не задавай глупых вопросов.
Малавец смахнула слезы, шмыгнула носом, не слезая со стола, вытащила из сумочки пачку бумажных носовых платков, высморкалась. Взяла пудреницу, глянула на себя в зеркальце, опустила в пудреницу трубочку, понюхала.
Сотникова задумчиво подошла к сейфу, клюнула его пару раз ногтем, резко повернулась на каблуках:
— Когда третья ходка?
— Ну… — шмыгая носом, Малавец сделала неопределенный жест рукой. — Можно на той неделе.
— Не позже. Мы потом уедем на Родос.
— Хорошо. Он пока в Москве.
— Не позже, — повторила Сотникова.
— Я договорюсь с ним на следующий уик-энд. Третья ходка.
— Третья ходка, — по-деловому кивнула Сотникова.
— И дело твое и Самойлова, оба дела будут закрыты. Это говорю тебе я, Ольга Малавец. И все у вас будет зашибитлз, как говорит мой сынок. Поэтому гаси свою сигарету, садись сюда.
Сотникова потушила сигарету, села на стол.
— Поближе.
Она придвинулась к Сотниковой. Та взяла ее за руку, свою другую руку сунула себе под юбку:
— Что он делал потом?
Сотникова облизнула губы, вспоминая:
— Потом… Потом он встал с колен, немного вставил мне член… то есть фаллос во влагалище и как бы замер. И перестал дышать. Я сперва подумала, что с ним что-то произошло. И он так стоял, обняв меня. И я тоже перестала… я перестала.
— Что?
— Рыбу чистить.
— И вы так замерли, да? — Малавец стала теребить у себя под юбкой.
— Да. Он стоял как статуя. И держал меня руками. И я тоже стояла.
— А фаллос его божественный?
— Слегка в меня вошел.
— В пипочку твою… да?
— Да.
— В пипу, да?
— Да.
— Разлизал он тебе попу… разлизал настойчивым языком своим… языком настоящего мужчины… а вошел в пипу?
— Да. А потом вдруг…
— Погоди! — сжала ее плечо Малавец. — Погоди, погоди, погоди…
Сотникова замолчала.
Малавец прикрыла глаза, теребя себя под юбкой медленней, покусывая свою узкую нижнюю губу:
— Не надо торопиться… все спокойно… все хорошо…
Сотникова тупо смотрела перед собой.
— И что было потом? — быстро спросила Малавец.
— Потом он резко вошел в меня.
— Куда вошел?
— Во влагалище.
— Чем вошел?
— Фаллосом.
— Горячим?
— Да.
— Решительно?
— Да.
— Страстно?
— Да.
— Глубоко?
— Да.
— Что он сказал тебе?
— Он меня обнял всю и прошептал мне в ухо: «Я забил в тебя, киса!»
— В ушко твое прошептал?
— Да, в самое ухо.
— Горячо прошептал?
— Да.
— И что потом? — всхлипнула Малавец.
— А потом он стал двигаться во мне.
— Двигаться?
— Двигаться.
— Двигаться?
— Двигаться.
— И двигаться?
— Двигаться.
— А потом, а потом?
— А потом он стал кончать в меня.
— Кончать?! Стал?!
— Кончать. И стонал.
— Стонал?!
— Стонал и повторял: «Я забил в тебя, киса».
— Я забил в тебя?! — вскрикнула со всхлипом Малавец.
— Забил.
— Забил?!
— Забил.
— За-бииииииииииииииииииил! — проревела Малавец, закатывая глаза.
Сотникова напряженно замерла.
Конвульсии охватили субтильное тело Малавец, из открытого рта рвалось рычание. Пальцами она вцепилась в плечо Сотниковой. Та сидела, словно окаменев, косо поглядывая на дрожащие ноги Малавец.