— Не работает? — поинтересовалась Инга.
— Нет, — покосился я на обрывки проводов.
Дальше дорога поросла редким колючим кустарником. Среди колючек притаились гнёзда «жгучего пуха», пока маленькие, неопасные. У нас обоих глаза стало «пощипывать», а в горле начало першить. Весной эти места, вообще, становились непроходимыми. Пришлось бежать бегом, противогаза у нас не было.
Лишь к вечеру, перед закатом, впереди показалась свалка. Целый полигон брошенной техники медленно ржавел: вертолёты с советскими звёздами на бортах, старые военные грузовики. Немало хлама здесь было ещё со времён ликвидации первой катастрофы — радиоактивную технику просто бросили. Потом к ней прибавились машины, участвовавшие в строительстве периметра. Такое решение власти приняли после нескольких несчастных случаев, связанных с техникой, побывавшей в Зоне. Подробности не сообщались. Но с тех пор все машины, работавшие в Зоне, навсегда здесь и оставались. Скопление металла притягивало к себе аномалии, в основном, «электру». На свалке можно было найти и артефакты, в основном, мелочь.
— Артефакты бывают двух типов, — рассказывал я Инге. — Одни рождаются в аномалиях, их довольно много. Свойства большинства хорошо изучены, ценности они небольшой. «Лампочки» и «батарейки» появляются в «электрах». Я наклонился, подобрал с земли блестящую щепотку и показал Инге «золотую пыль, которая остаётся после «комариной плеши».
— «Золотая пыль»? — переспросила Инга.
— Это наркотик, — пояснил я. — Его вдыхают — при этом человек переживает лучшие воспоминания.
Я пересыпал щепотку Инге на ладонь. Девушка с сомнением разглядывала золотые крошки.
— Может быть, пыль поможет мне вспомнить?
Я легонько хлопнул Ингу по ладошке — и золотые искры полетели в грязь.
— «Золотая пыль» абсолютно безвредна, но тот, кто хоть раз её попробовал, теряет интерес к обычному миру. Такие люди только и делают, что глотают пыль, пока есть деньги. Редко, кому удаётся удержаться и остаться нормальным даже после одной дозы. Сталкеров, которые собирают пыль, не любят. Люди называют их продавцами отчаянья.
Мы шли среди ржавых остовов, рассыпавшихся тут со времён прошлого столетья, и относительно новых грузовиков, вертолётов. Некоторые казались исправными, но это не так: все приборы с панелей были сняты, а зачастую и куски обшивки выпилены автогеном — всё, что можно продать и сдать на металл, изъято (радиоактивные это запчасти или нет, никого не волновало). Военные пытались как-то охранять свалку, но потом, потеряв несколько подразделений, махнули на неё рукой.
Вокруг было подозрительно безмолвно. Частенько здесь встречались чёрные сталкеры, снимающие металл и запчасти с машин, но сегодня никого…
— Кирилл, почему так тихо? — шёпотом спросила Инга.
Я поднял руку, и мы остановились. «Как плохо, что нет патронов. Последнюю обойму к пистолету я расстрелял в собак-мутантов, — мелькнуло воспоминание. — Без оружия чувствую себя банально голым… Что-то не так, а я привык доверять инстинктам…» — а вслух сказал:
— Идём назад, свалку лучше обойти…
Инга послушно кивнула. Мы повернули назад, но было уже поздно. Из-за груд ржавой техники вышли люди с оружием и перегородили нам путь.
Глава 10. Монолитовцы
Их было шестеро, в одинаковых масках-респираторах. Я осторожно вытащил пистолет и бросил его на землю, потом поднял руки и так же осторожно повернулся. С другой стороны на дорогу вышли ещё трое мужчин в джинсах и светло-жёлтых куртках, «под песок». Сначала я подумал, что это военные с проводниками из местных (чересчур хорошее снаряжение и слишком уверенные движения), но, когда люди подошли ближе, увидел белые нашивки на груди: круг, заключённый в кольцо, — и внутри у меня всё оборвалось — Монолитовцы. Фанатики Зоны не подходили так близко к Свободному. Если бы я понял раньше, кто они, то попробовал бы сбежать. С обычными сталкерами, даже из самых жестоких банд, существовала возможность договориться. С сектантами шансов не было. Инга удивлённо крутила головой по сторонам и не понимала, что происходит. Один из Монолитовцев вышел вперёд и, не сводя с меня автомат, стянул маску респиратора. У мужчины было спокойное интеллигентное лицо с мягкими чертами — так мог выглядеть учитель литературы, выбравшийся в тайгу поохотиться. Монолитовца выдавали глаза, тёмно-карие, почти чёрные, с огромными расширенными зрачками. Мне сложно было выдержать его взгляд, холодный, чужой, изучающий, словно не человек перед тобой вовсе, — так всегда нужно делать с хищниками. Не для того, чтобы унять их ярость, а чтобы не пропустить бросок. Я не ведал, что Монолитовцы делали со своими послушниками, — препараты, гипноз или что-то другое — и не хотел знать, потому что результат пугал.