– Слушаю вас, – сказал подошедший официант.
– Посчитайте, пожалуйста, – сказал Боря.
– Конечно, – ответил официант и удалился к барной стойке.
Некоторое время все по-прежнему сидели в тишине, избегая смотреть друг на друга.
– Ну, куда ты собрался? – прервал тишину Павел, не отрывая при этом взгляда от стола, поверхность которого он весь вечер с усердием изучал, – у тебя еще вон сколько водки… да и эти, как их… тоже…
– Да бог с ней, с этой водкой, – Борис потирал пальцами лоб, словно силился вспомнить что-то очень важное.
– Не, ну как, «бог с ней»?! – пробормотал Павел.
Все трое еще некоторое время сидели молча. Официант принес счет в кожаном футляре, похожем на большую записную книжку, молча положил его на стол и удалился.
– Да… – сказала Лена, – взрослые люди… Встретились, наговорили друг другу гадостей, обиделись и разошлись…
– Извините, – сказал Боря, – я никому гадости не говорил…
– А «придурком» кто меня назвал? – пробубнил обиженно Павел.
– Я?! – воскликнул Борис.
– Ну, что вы, как дети, в самом деле, – вмешалась Лена, – «я тебе сказал то, а ты мне сказал это»…
– Жалко, Борис, что разговора не состоится, – после некоторой паузы продолжила Лена, – я действительно хотела поговорить. Точнее послушать. Не знаю, мы так часто с Пашей обсуждаем эту тему. И в данном случае, сходимся, что была бы только возможность… Конечно, мы многого не знаем…
– Послушайте, Лена, ни Вы, ни Павел не производите впечатление людей, живущих «на последние». Вы, вон, одеты прилично. У вас, я почти уверен, машина, квартира…
– А что толку? – не поднимая взгляда, произнес Павел, – страна наша ту-пи-ко-вая, – он снова произнес слово по слогам для пущей убедительности.
Борис собрался было что-то эмоционально ответить, что было заметно по выражению лица, но Лена его прервала.
– Извините, что перебиваю, – сказала она, – я просто хотела сказать… Да, у нас есть и квартира, и машина. Не что-то там запредельное… Квартира вообще от родителей Павлика досталась…
– Да что ты ему объясняешь… – вмешался Павел, но в этот раз как-то нерешительно, словно ожидая, что его перебьют, и даже приветствуя это.
– Подожди, Павлик, не перебивай меня, – сказала Лена, – просто посудите сами: я – учительница, оклад свой называть не буду, чтобы не позориться. Но сами понимаете – копейки. Зарабатывает на семью Павлик. Пока хватает, тьфу-тьфу-тьфу.
– Ну вот, – попытался вставить слово Борис.
– Но это пока, – сразу парировала Лена, – и это «пока» может закончиться в любой день. Хорошо, если это случиться сейчас, когда мы оба еще в том возрасте, который еще хоть как-то позволяет устроиться на работу. А если, не дай бог, лет так через надцать? А детей как поднимать по-вашему?!
– А Вы думаете, вас заграницей будут на руках носить?! – не выдержал Борис, – Или Вы рассчитываете…
– Я ни на что не рассчитываю… Мне рассчитывать в данном плане как раз не на что. Но согласитесь, социальная защищенность там несравненно выше… или как правильно сказать, сильнее?
Павел сидел тихо и в разговор не вступал, отчего казалось, что он протрезвел. Борис налил себе из графина еще стопку водки, наколол один из овощей в тарелке, выпил залпом, даже не намереваясь ничего по этому поводу произносить, и закусил.
– Ох не знаю… – выдохнул Борис, – Все это непросто… Это кажется, что в такой-то ситуации ты поведешь себя так-то. Но до наступления самой ситуации проверить невозможно. Станешь ли ты счастлив, получив огромные богатства и ответственность за них? Будешь ли ты спокоен и благороден во время крушения самолета или судна? Удастся ли сохранить милосердие и мужество на войне? У меня нет ответов на эти вопросы относительно себя. Но выбор: уезжать, не уезжать – я на себя уже примерил. А вы – еще нет. То есть у вас относительно отъезда еще такие же абстрактные иллюзии, как у меня относительно внезапного обогащения.
Борис наколол вилкой еще один овощ и съел его. Не успев дожевать, он продолжил говорить, отчего первые несколько слов получились не совсем разборчивыми.
– Вы хотите, чтобы я рассказал, почему не уехал? Пожалуйста. Только такая просьба: не надо меня перебивать…
– А тебя никто и не перебивал, – снова пробурчал Павел.
– Паш, помолчи а… – перебила его Лена.
– Впервые серьезно я задумался об отъезде в конце восьмидесятых, когда уезжать собрались мои близкие друзья, – начал Борис, – Ни моя семья, ни семья моей жены не были из диссидентствующих, поэтому раньше этот вопрос серьезно не обсуждался. До Горбачева уехать было почти невозможно, поэтому на отъезд тогда решались только или уж очень рьяные диссиденты, или известные люди, которых Запад пригревал просто в пику Советам. В нашей семье больше обсуждались отъезды других как поступки и сами отъезжающие. Это были азартные люди… Да-да, именно азартные. Они ставили на кон всё: свою жизнь, жизнь своих близких и смело раскручивали рулетку. Сколько было тех, кто проиграл таким образом… Бессмысленно и безвозвратно… Возможность же нашего отъезда тогда фактически и не рассматривалась. За границу, даже в соцлагерь, никого из моих родственников не пускали по понятным причинам, так что заразиться очарованием «западной» жизни никто из нашей семьи не мог. А в конце восьмидесятых уезжать стало можно… Ну, то есть как можно?!… Начали выпускать в Израиль. Люди вылетали из Союза, а дальше… уж как пойдет. Короче, основной целью было вылететь из Союза. Это было тоже ой как не просто… Сколько унижения… Но речь не об этом…