Соошио и Хироси — второй год как беглецы из «японских пленных» лагерей иркутского Усть—Илима. Ищут их здесь, нет ли — за полторы тысячи вёрст от места побега — нам не ведомо. Однако, должны бы искать. Потому о них никто, кроме нас с Аркашей и друга его Отто Кринке, не знает и знать не должен. Даже необходимые Соошио — сейчас, сию минуту — врачи местной больницы. Оба хирурги «От Бога!». Оба интеллигентные люди, бакинцы из ссыльных. Мусульмане. Но после полутора десятка лет каторжных лагерей, дорвавшись в больничке своей до халявного спирта, опустились. И беспробудно пьют! Да ещё и «марафет лижут»! И под газом вполне могут сболтнуть и выдать, сами того не хотя.
Тычкин — он Спецсвязь! Начальство! Власть! Но «влассь ету ё….ю», — за котору «раненый восьмеро раз, и оконтуженный трижда, отвоевал четыре года танковым десантом. Отхватил на грудь геройскую Звезду и Ленина. Ну и железа всяческого несчётно», — ненавидел Аркадий люто! Не забывал — не желал забывать, казак, как она, — власть эта, — на глазах мальца «быдта собак, пострелила у куреней при раскулачке» дедов и отца с дядьями четырьмями. Ободрала до нитки. Гнала пешими маму и тёток с имями, пацанами, — под арапниками и плетьми верхоконных карателей, — полтораста вёрстов от станицы Ёльнинской до Читы–города. Везла по лютому морозу в разбитых вагонах — не поя и не кормя четверо суток — до Красноярскова. А потом, обратно, по стуже, спротив сивера, два месяца гнала, пёхом же, по Енисейским, да по Ангарским снегам и торосам, — до вот етого вот самого места в тайге, игде сидим». И как, «падло, в пути убила голодом и холодом семерых братишков и двух сестричков — мал мала мене….».
Сейчас, — «спасиб Звезде, — Спецсвязь он. Достойный и в мирное время — в лучшом виде — под пули бандитов». Верхами, или в кошеве, собирает он с приисков и вывозит самолётом металл на Новосибирский Афинажный завод. Там у него друзья–однополчане. Врачи военные, и такие, гражданские, тоже. Он «пригонит их! Успеть тольки!» Здесь — пока он там с ними обернётся — срочно нужны перевязочные и медикаменты. А единственная микроскопическая аптечечка в районе площадью «в две Франции» — при больничке на прииске Центральном, в 25–и километрах. Провизором там — молодая девушка Нина. Но живёт она здесь, на Кировском. Отец её Аркашин друг Отто Юлиусович. Тот самый -третий, кто знает о японцах. Он — на вечном поселении. Поднадзорный. У него большая и тоже «подвешенная» семья. И, прежде, чем затеваться с аптекою, — с Ниною, тем более, — нужно говорить с ним. Разрешения у него спросить: можно ли посвятить его дочь в чреватую грозными последствиями для неё тайну умирающего японца?
Ещё, он бывший владелец плаща из «чёртовой кожи», который был на Соошио в роковой для него вечер. Плащ, продливший жизнь японца. И муки его.
И вот она — ещё одна Героиня повести — дочь Мелитты Мартыновны и Отто Юлиусовича, провизор Центральнинской больничной аптеки «на две Франции». Девочка, родившаяся в этапной телячьей «краснухе» десятилетием позднее последнего бегства из Москвы Николая Николаевича Адлерберга. Внучатая племянница его. Двадцатилетняя — в расцвете молодости и красоты — русская графиня Нина Оттовна Адлерберг—Кринке.
После смерти мамы её в марте 1951 года — Нина хозяйка в доме. Мама умерла без неё от стремительно убившего её рака, не понимая до последней минуты, почему рядом нет любимой и любящей дочери. Как раз, в эти трагические дни её предсмертных мук, у Нины, в далёком Красноярске, куда права она не имела уехать — но мир не без добрых и совестливых людей — Государственный экзамен. И Отто Юлиусович, — любящий до сердечных болей отец, но суровый, без каких–либо сантиментов, прагматик, желающий дочери счастья, — ни одной телеграммы о болезни, а потом и о смерти, матери, ей не отправил! Приказал себе ни в коем случае не сорвать дочь с тропы к образованию, с таким трудом, с таким риском, — но ни Провидением ли Господним, — проторенной другом его… всё тем же Тычкиным.