Соошио, сын, отблагодарить их не мог.
Мне остаётся сказать: за погибшего сына, и за своей смертью умершего у себя дома, в Японии, друга его Хироси Ямамото–сан, сделал это отец Соошио. Сделал широко и щедро, счастливо развернув судьбы многих моих сибирских, — товарищей или просто знакомых мне таёжников, которых смог я вспомнить и назвать. Тех даже, кто только знал, или мог знать, о беглецах. Но не удосужился, не догадался, или даже постеснялся помочь им — и такие были.
Главное — НЕ ПРЕДАЛ! Вот что особенно важно и дорого было для Эйшио с. н.и. Ивасаки Кобаяси!
С Ниной мы узнали о том, посетив в 1993 году нашу Удерею, заросший прииск, найти который сами уже не могли — помог нам здорово постаревший Аркаша Тычкин, друг наш. Забытое лесное Кладбище на Горе. Могилы Николая Николаевича и Мелитты Мартыновны Адлербергов и Отто Юлиусовича Кринке. И встретившись с порядком поредевшим за сорок лет «клубом» наших старых знакомых.
Но многое узнали мы сразу — уже в Иерусалиме.
Перед возвращением домой снова навестил старика.
— Я хочу видеть Нину… Мне необходимо достойно завершить мою неудавшуюся судьбу…
И это у него–то, у Первого Рыцаря! — не удалась судьба!
— Для меня это увидеть Нину. Тогда я уйду…
И ушел 2 марта 1993 года.
Закончил расчёты с проклятой им жизнью. Одарил слуг. И движением меча предков вспорол живую плоть, омывшись кровью своей в Купели Его Аматерасу.
Но это — потом, потом…
А пока были тихие и долгие — до утренних зорь — вечера, которые дарил нам старый Эйшио, вдохновлённый присутствием Нины. И нескончаемые рассказы его о только ему известной Ниппон. А однажды, на веранде токийского его дома в парке Шийода, он попросил Нину рассказать о её жизни. Мне не раз приходило в голову, что этот необыкновенный человек, наделённый некими запредельными силами, как бы испытывает Нину, выбирает её куда–то… Или готовит, предназначая для чего–то… И показалось даже, что тайну его тестов я раскрыл… Но Нина, как всегда, опередила меня: — Старик, — сказала, — действительно готовит твою жену… в невесты Сожженного на Горе… И хочет всё о ней знать.
Так исповедайся ему… при мне. Я ведь тоже всё хочу знать! А из тебя клещами ничего не вырвать! Я, — мы, — однажды уже потеряли возможность, или шанс узнать всё абсолютно о моих родителях, о тёте Кате и Маннергейме, когда Карл–младший выпотрошил Бабушку — мечтавшую выпотрошиться за сотню, хотя бы, из прожитых ею лет. Да, тогда нас выкинули из Москвы. Но сейчас–то — самый раз тебя послушать.
И Нина решилась. Хотя прежде, на мои просьбы, отделывалась то занятостью, то «совершенно стандартной жизнью, которую прожили миллионы россиян, ничуть не лучше нас…». Я же прощения прошу за столь долгое, как может представляться, отступление от судьбы Адлербергов и их российской родни. Но точно знаю: не было бы трагедии в Удерейской тайге, а из–за неё через полвека — встречи с Эйшио с. н.и. Кавасаки Кобаяси–сан — не было бы и продолжения нашего повествования.
МОНОЛОГ НИНЫ
… С ума сойти! Это же так трудно — рассказывать про себя, — начала Нина.
Действительно, решиться рассказывать о событиях давности многолетней… «Вспомнить» их, когда ты была младенцем. А потом росла. И знаешь обо всём сперва по рассказам тогда таких же, как ты, … старше быть может.
Родители молчали. Не хотели травмировать нашу психику. Все ж таки, мама успела пройти пятилетний курс Смольного. И в психологии разбиралась. Конечно, они боялись озлобить нас. Кроме того, в семье, где верховенствовала мама, — да и отцовская ментальность дорогого стоила — не приняты были эмоции при упоминании о постигшем всех нас. Эмоции были дурным тоном. Эмоционируя, — говорила мама, — можно самим, — не приведи Господь!, — опуситься до кальсонеров. Потому почти всё, что я знаю о судьбе семьи до моего рождения и до времени, когда сама стала понимать происходящее со мною, и вокруг, узнавала от взрослеющих дядек, младших братьев папы.
Уже взрослой, когда не стало мамы, отец позволил мне прочесть её записи. В сущности, они были принципиальным — «вот, возьму и поведу дальше!» — продолжением «Подёной книги записей (Дневника) женщин-Адлербергов», начатого пра–пра бабкой моей Юлией Феодоровной (Анной Шарлоттой Юлианой фон Баггехофвудт—Адлерберг, в русской транскрипции — Багговут) ещё при Екатерине Великой, в начале 90–х годов 18 века.