Эти модели могут быть многообразными. Более полные и разносторонние позволят продемонстрировать более сложные зависимости и выявить все многочисленные стимулы, нужные для того, чтобы свои личные потребности человек прямо увязывал с общественным благом. Это и будет поиск тех условий, воспитательная функция которых так нужна обществу.
Спору нет, превращению работы в источник положительных эмоций будут способствовать и объективные условия, связанные с прогрессом науки.
Проблемы психологии и воспитания, выдвинувшиеся в наши дни в число первоочередных, в будущем станут еще насущнее. Скорее всего, на психологию кроме чисто научных будут возложены и определенные практические обязанности. Я представляю это себе как своего рода психологическую службу, подобную медицинской. Она понадобится для того, чтобы не оставлять психику человека без внимания, как что-то стихийное и неуправляемое. Не в том, конечно, смысле, что каждым человеком нужно будет управлять с некоего центрального пульта и навязывать ему то или иное поведение. Ничего подобного, к счастью, не требуется. Но психологи станут руководить воспитанием детей и взрослых, подбирать рабочие коллективы, определять меру труда, влиять на уровень душевного комфорта граждан.
Я говорю: уровень душевного комфорта. Но, может быть, не стоит бояться слова «счастье»? В конце концов, речь о нем. Максимум счастья граждан — одно из важнейших условий коммунизма.
Однако было бы наивно думать, что при коммунизме на земле будет царить всеобщее и постоянное, ничем и ни для кого не омрачаемое счастье. К достатку люди быстро привыкают и перестают ощущать его как благо. Человеческие же эмоции останутся. А значит, останутся с человеком и мелкие огорчения, и серьезные беды, и боль.
Производственная структура нашего общества, уже теперь очень сложная, в дальнейшем еще больше усложнится. Следовательно, не обойтись без системы управления, а значит, и должностного неравенства. Среди людей, стоящих на разных ступеньках технологической иерархии, даже при полном удовлетворении потребностей кто-то может быть недоволен своим положением — ведь во многих очень сильны потребность в самоутверждении, стремление к лидерству. Кстати, последнее мне кажется положительным стимулом, и подавлять его, думается, не стоит, если он, конечно, не выходит за пределы моральных норм.
Так или иначе, нельзя забывать, что всегда останутся различия в характерах, индивидуальные оценки, самолюбие, личные привязанности и личная неприязнь. Будут и связанные со всем этим трудности во взаимоотношениях. Можно лишь надеяться, что их удастся свести до минимума. Где этот минимум — мы еще не знаем. И потому так важно уже теперь исследовать меру воспитуемости человека. Нужны эксперименты, выявляющие возможности воспитания на всех этапах развития личности, начиная с раннего детства.
Психологам и педагогам предстоит понять, в какой мере реально очень разных по генетическим задаткам людей сделать добрыми и щедрыми, всепонимающими и сострадающими, решительными и убежденными, знающими острую потребность в творчестве и чуждыми мелкой суетности, способной поглотить человека.
Конечно же, они стары, как мир, эти задачи. Но до сих пор неизвестно, насколько в каждом конкретном случае можно рассчитывать на успех. При воспитании детей, например, он зависит от таланта педагога, его психологического чутья, его чувств, его энергии, его собственного духовного потенциала. А не следует ли взять на вооружение какие-то конкретизированные методы, разработанные с почти математической точностью, но извлеченные как раз из опыта больших педагогов и при этом рассчитанные на разные типы личности? Все это и должна выяснить психология.
Стремясь познать себя, свое назначение и свою судьбу, современный человек обращается к науке. Он смотрит на нее с надеждой и опасением. Как хочется, чтобы оправдалась только надежда! Для этого есть все основания. Есть не только объективные предпосылки, но и добрая воля многих ученых. Есть социальный строй, провозгласивший человеческое счастье высшей целью общественного развития.