На моей груди сидел брат и бил меня наотмашь по лицу.
Как потом мне объяснили, это была последняя попытка привести меня в чувство, так как пульс уже не прощупывался, под глазами образовались черные круги, нос заострился, и изо рта пошла пена.
Несколько ведер холодной воды, вылитой на меня, не помогли. «Скорую помощь» вызывать было неоткуда, так как дело происходило на поляне за городом, а звать на помощь взрослых мальчишки побоялись. Несколько часов я не воспринимал окружающий мир и ничего не понимал, на вопросы не отвечал. Меня положили на траву и стали ждать, пока заговорю. Через три часа я ответил на первый вопрос.
«Ты меня узнаешь?» — кричал брат.
«Да, узнаю, ты мой брат Владимир», — прошептал я.
Когда в черные дни, а их было не мало, я пытался покончить с собой, мне это не удавалось, как не удавалось и тем, кто хотел меня убить. Во всяком случае до сегодняшнего дня. «Уходить из жизни очень глупо, так и не успев ее понять». Может быть, я буду защищен до тех пор, пока не пройду предначертанный мне земной путь?..
Я уязвим, как любой человек, меня терзают искушения, я грешу, как все. Но... нельзя переходить грань Божественного терпения. Уже дважды я умирал (и это было предупреждение), но был возвращен. Третьего раза не будет, и я это знаю!
Как ни странно моей Ахиллесовой пятой оказалась любовь. Я влюблялся не однажды со всей силой земной страсти, но последняя была гибельной. Понял, что умру, если не смогу победить ее.
(«Моя любовь»)
(«Летний дождь»)
«Верить надо сердцу, ну а жить душой», но моя душа по возможности должна быть свободна от страстей, чтобы заниматься творчеством, телесная оболочка не должна износиться раньше, чем я успею... А успеть нужно много.
(«Ты опоздала»)
Не могу сказать, что у меня все в порядке и в отношении дружбы, с этим тоже не все сложилось. В 1988 году рано утром после ночной работы я гулял в районе Коломенского и, находясь на территории деревни Дьяково городище, увидел лежащий на земле крест, недалеко от полуразрушенного Храма Усекновения главы Иоанна Предтечи. Он, видимо, был сброшен с купола церкви, так как был изувечен и погнут у основания, наверное от удара о землю. На несчастном изуродованном кресте уже оставили свои «автографы» «Петя и Ваня» в виде «иксов» и «игреков», но от этого он не переставал быть символом Бога Живого.
У меня сжалось сердце при виде подобного кощунства, и я решил отнести крест к себе домой. Возможности сделать это немедленно не было, поскольку крест был огромен, и человека, обладающего подобной ношей, ротозеи могли принять за вора.
В поисках потайного места я вошел внутрь Храма Иоанна Предтечи, двери которого были распахнуты настежь. Хаос в Храме потряс меня: пол был загажен, и заплесневелых стен явно вырисовывались следы его «прихожан» в виде консервных банок, пустых бутылок и остатков кильки в томатном соусе. Божья обитель служила притоном для местных алкоголиков. Оставить там крест было бы святотатством, и мне пришлось искать другое место. Я набрел на заброшенную монашескую келью и положил в нее крест, решив вернуться за ним ночью. Вернулся вместе с другом. В кромешной тьме, когда мы на ощупь стали пробираться к келье, раздался треск, и что-то тяжелое, просвистев над моим ухом, ударило друга по голове. Как потом выяснилось, створка двери сорвалась с петель. Дико закричав — больше от испуга, чем от удара, мой спутник метнулся к выходу. Окровавленный, с выпученными от ужаса глазами, он пролепетал: «Это знак. Крест забирать нельзя!» — «Но ты же получил по голове, а не я, значит, мне можно», — ответил я.
Забрав крест, мы вернулись домой. С тех пор он является не только священным символом, но и «термометром» отношения ко мне людей.
Иногда общаясь с людьми, которые называют себя моими друзьями и с которыми я делю порою и стол и кров, в моей душе вдруг появляется отчуждение. В период постоянной загруженности, забывая о сне и еде и отдаваясь творчеству целиком, я невольно открываюсь для человеческой подлости.
Как раз находясь в подобном полуреальном состоянии, я и совершал прогулку по Коломенскому, когда забрел в Дьяково городище и нашел крест.
Теперь ясно, что это было не просто находка. Это был мой крест! Недаром я нес его на себе два километра по темному ночному пути от места его поругания под крышу своего дома, вернув ему прежнюю святость омовением святой водой.
Тогда я подумал: возможно, крест был послан мне в защиту от лжедрузей и предателей. Одни перестали бывать у меня дома, узнав об этой истории, другие чувствовали себя плохо, побывав у меня в гостях, и что самое интересное: тот «друг», который был в ту ночь со мной и «получил по голове», предал меня первым. Вот так. Вслед за этим предательством последовали и другие.
А верну я этот сброшенный крест в церковь Иоанна Предтечи только тогда, когда та епархия, в чьем ведомстве находится охрана исторических памятников русского зодчества, вспомнит о своих обязанностях и приступит наконец к восстановлению Храма Усекновения главы Иоанна Предтечи, как приступила Россия к реставрации душ человеческих, у последней черты вспомнив о Боге.
Что касается фатальности...
Да, смерть плоти неизбежна. Наша оболочка — это еще не мы.
(«О зеркале»)
Она изнашивается, как платье, но... остается душа. Она бессмертна. Ведь что есть душа? Это сгусток энергии с неиссякаемым источником. Так же, как радиация не может исчезнуть в никуда, так и душа вечна. Я не боюсь смерти. Ее нет. Есть полет в «скафандре» в другие измерения. Можно убить тело, но нельзя убить душу.
Я где-то прочел: «Не дай Бог человеку пережить все то, что он может вынести!» Мы же не знаем, на что мы способны, мы не можем определить ни силу нашей души, ни даже возможности нашего тела. В критические минуты плоть обладает такой силой, что слабая женщина может убить гиганта, а ребенок — преодолеть в прыжке высоту мирового рекорда. Отсюда — ходящие по воде и огню, пляшущие на стеклах и гвоздях.