Феминистки, конечно, вряд ли согласятся с этими выводами. А как же, спросят они, объяснить существование культов Великих Матерей в этом фаллоориентированном мире? А как же, наконец, матриархат, который, если верить сказанному, противоречит всему ходу человеческой истории? Я бы ответил так: на сегодняшний день не существует убедительных доказательств существования матриархата — по крайней мере, в том виде, который известен нам по мифу об амазонках. У нас нет оснований говорить о некогда существовавшей феминократии, то есть социальной власти женщин. На мой взгляд, в этом смысле матриархат еще более номинален, чем монархия в современной Англии. Он базируется на известном положении о том, что отцовство всегда сомнительно, тогда как материнство несомненно; и, пожалуй, это его единственная база. Именно поэтому в дописьменных обществах принадлежность к тотемному роду часто передавалась по материнской линии173, подобно тому, как в нашей культуре отец дает детям свою фамилию. Но самое важное здесь не по какой линии, а какая принадлежность передавалась — а передавалась принадлежность к роду мужского тотемного предка. Отголоски того, что мы называем матриархатом, еще совсем недавно встречалось в обрядах аборигенов Австралии, Африки и Северной Америки. Владимир Пропп в своей книге приводит исследования Вебстера и Мэтьюза по данной проблеме: «Одно из назначений обряда было подготовить юношу к браку. Оказывается, что обряд посвящения при экзогамии производился представителями не того родового объединения, к которому принадлежал юноша, а другой группой, а именно той, с которой данная группа была эндогамна, то есть той, из которой посвящаемый возьмет себе жену. Это — австралийская особенность и, можно полагать, — древнейший вид посвящений. Раньше чем отдать девушку за юношу из другой группы, группа жены подвергает мальчика обрезанию и посвящению»174. И далее, по дописьменным племенам в Виктории: «Помощник (приобретаемый мальчиком) не должен относиться к родне посвящаемого: он избирается кем-нибудь из пришедших (на торжество) племен, в которое мальчик впоследствии вступит через брак»175. Тем или иным образом, принадлежность к тотемному роду часто передавалась по женской линии176. Практически то же мы встречаем и у Боаса в исследованиях обычаев североамериканских индейцев племени квакиутл. За посвящение юноши полагалось вносить определенную плату, которую вносил не его отец, а отец его будущей невесты. Память об этих обычаях мы можем встретить в сказочных мотивах «запродажи» сына — «отдай мне то, чего в своем доме не знаешь». Хочется подчеркнуть, что хотя при создании семьи жених вступал в род своей жены, а не наоборот, феминократией здесь и не пахнет. Выкуп за его посвящение платил отец невесты, как глава семьи и рода, номинально передающегося через женщину. Ничего неожиданного для нас тут нет. Как мы знаем, Антагонист (тот, с кем Герой (инициант) связан узами унаследования) в мифах встречается в основном в двух социальных ролях: как отец матери Героя (или царь его родины) — и тогда он стремится избавиться от наследника, пуская его в плавание по ночному морю; или как царь другой земли и отец Невесты Героя, который хочет уничтожить незваного претендента, задавая ему невыполнимые задачи. Здесь мы имеем дело с Антагонистом второго типа, царем и отцом Невесты времен так называемого матриархата. Сегодня передача рода по женской линии — уже пережиток далекого прошлого; при желании женщина может дать ребенку свою фамилию, но даже самая ярая феминистка не способна сделать ему отчество из своего имени. Кстати, евреи, один из древнейших народов планеты, до сих пор считают, что национальность человека определяет исключительно его мать (а не отец). Но значит ли это, что Израиль — матриархальное государство? Или что он был таковым во времена Моисея?
Вместе с пережитками матриархата в далеком прошлом остались и жуткие культы Великих Матерей. Ужасны были дары этих богинь. Двадцать четвертого марта, в День Крови, молодые жрецы Кибелы, Матери Богов, оскопляли себя — на празднике в честь богини-Матери и ее сына-любовника Аттиса. Такой же жертвы требовала от своих служителей и Астарта в Иераполисе. Эта жертва, как мы можем видеть, в точности повторяет смысл классического эдипального наказания. И потому мы имеем основания предполагать, что и обусловлено то же самое наказание тем же самым грехом — желанием единоличного обладания матерью в сочетании с сильнейшим табу инцеста. Видимо здесь и кроется разгадка того ужаса, который вселяли в мужчин Страшные Матери. Плюс весь комплекс переживаний, формирующих образ «плохой» матери — как это описано в объект-теории. То есть Страшная Мать для мужчин — результат негативной проекции; образ, обусловленный запретными желаниями. У женщин же в этот образ входят фантазии о некогда утраченной самодостаточности, которой обладали самки австралопитеков, не утруждавшие себя вытеснениями и прочими трансформациями прямых инстинктивных желаний.