— Скоро ничего этого не будет. Цифровые камеры с объективами высочайшего разрешения полностью вытеснят добрые старые тридцатипятимиллиметровки. И уверяю вас — магия кино пропадет! Фильм без скачущего изображения — разве же это фильм?
Бобина, послужившая поводом для их встречи, была надета на вертикальную ось левой моталки просмотрового стола. Примерно метр пленки был вытянут из бобины, протянут через центральное устройство, состоявшее из лупы и экрана, а кончик ее реставратор закрепил на принимающей, правой моталке. Из всех осветительных приборов в комнате горела только неоновая лампочка.
— Начнем сначала. Подойдите сюда, барышня, и позвольте мне прежде всего сказать, что вы очаровательны.
Старик явно за словом в карман не лез. Люси улыбнулась и села рядом с ним.
— Как будем смотреть? — спросил он. — С объяснениями попроще или можно с подробностями?
— Ради бога, не стесняйтесь объяснять подробно! Я же в этом ничего не понимаю, при том что обожаю кино. Как раз в те времена, когда вы подарили Людовику проектор, я впервые увидела фильм ужасов — смотрела одна в одиннадцать часов вечера. Это был «Изгоняющий дьявола» — лучшее и худшее из моих воспоминаний одновременно…
— «Изгоняющий дьявола»… Один из самых кассовых фильмов в истории кино. Его режиссер поставил актеров, снимавшихся в картине, в совершенно кошмарные условия, чтобы игра их получалась более естественной: оглушительные выстрелы у самого уха в самое непредсказуемое время, съемки в ледяном помещении… Теперь-то ведь с артистами так не обращаются — им требуется комфорт.
Люси смотрела на старого реставратора с нежностью. Он говорил до того горячо, до того страстно — прямо как ее отец, когда тому доводилось рассказывать об удочках, крючках и блеснах. Она была в те времена такая маленькая…
— Ну а наш фильм?
— Да-да, наш фильм! Прежде всего о формате: шестнадцать миллиметров. Все снято с ручной камеры: оператор держал ее на плече. Думаю, скорее всего, аппарат был швейцарский, «Болекс». Легкая портативная… легендарная камера пятидесятых… Странность в том, что — и на ракорде это обозначено — снимал оператор со скоростью пятьдесят кадров в секунду, тогда как нормальная для кино двадцать четыре, — но «Болекс» позволяет осуществлять такие эксперименты, он вообще дает возможность для самых разнообразных изысков, потому…
— Это оригинал фильма?
— Нет-нет, ну что вы! Оригинал — то, что выходит из камеры, проявляется и превращается в негатив, точно так же, как в фотографии. А тираж делается на позитивной пленке, где все так, как видит глаз. Мы всегда работаем с позитивом, который, кроме того, сохраняется как резервная копия. Позитивную пленку можно резать, клеить, как угодно монтировать, не опасаясь повредить оригинал — он остается неприкосновенным.
Старик покрутил ручку справа, и на экране просмотрового стола, в нижней части кадра, появилась надпись: SAFETY.
— Эта надпись, украшающая начальный ракорд, свидетельствует, что основа пленки, подложка под эмульсией, — ацетатная, безопасная. А безопасна она потому, что исключено самовозгорание. До пятидесятых годов кино снимали в большинстве случаев на пленках с основой из нитрата целлюлозы, а она легко воспламенялась. Наверное, вы помните эпизод из «Кинотеатра „Парадизо“» — когда в проекционной у Филиппа Нуаре начинается пожар? Так вот, пожар-то там начался только из-за того, что открыли коробку с пленкой на нитратной основе! Легендарная пленка…
Люси кивнула, соглашаясь, хотя фильма в глаза не видела: итальянская киноклассика не очень-то входила в круг ее интересов, в отличие от американских фильмов ужасов пятидесятых годов — вот их она была готова смотреть чуть ли не сутками.
— Черный кружочек над буквой «А» говорит о том, что пленка сделана в Канаде. Это — международная символика для «Кодака».
Канада… Людовик сказал, что обнаружил бобину на чердаке бельгийского коллекционера. Сегодня эта самая бобина находится во Франции. Должно быть, у таких анонимных фильмов жизнь не менее бурная, чем у марок или коллекционных монет: тоже путешествуют из страны в страну. Люси отодвинула мысль в дальний уголок памяти на случай, если окажется, что овчинка стоит выделки, и придется поговорить об этом с наследником старика Шпильмана. Ох, надо признаться хотя бы себе самой, как возбуждает ее это частное, далекое от протоптанных тропок расследование… Клод между тем снова как будто бы откликнулся на ее мысли: