Сказать, что Розмари Фритцль была ошеломлена — значит ничего не сказать. Несколько долгих минут она просто смотрела на ребенка, вновь и вновь повторяя «Боже мой!». Ее солдафонистый муж уже все решил заранее: их дочь Элизабет была дрянью, но поступила правильно, предоставив им дитя, за которым не могла присматривать сама.
«Мы поступим по справедливости», — сказал он Розмари, прежде чем одеться, чтобы отправиться сначала в полицейский участок, а затем в городской центр, ведающий делами малолетних.
Власти оказались бюрократическим зеркальным отражением соседей и жильцов с Иббштрассе. Они не видели ничего, кроме того, что им хотелось видеть. Перед ними стоял уважаемый семейный человек, хороший, надежный гражданин, крепость брака не подлежала сомнению, жена была набожной прихожанкой, к тому же у четы Фритцлей имелась определенная сумма в банке. Конечно, власти могли бы копнуть немного глубже: вскрылось бы заключение в связи с изнасилованием, допросы в связи с поджогами, еще кое-какие странные вещи и, наконец, дочь, сбежавшая из дома еще подростком. Власти могли бы начать расследование. Но не сделали этого. Коварный и изворотливый Фритцль знал образ мыслей властей, точно так же, как он знал образ мыслей обитателей Иббштрассе. Никто и пальцем не пошевельнет, решил он, и оказался прав.
«Господин и госпожа Фритцль оправились после первого шока», записал амштеттенский офицер в отчете, сделанном через пять дней после «обнаружения» Лизы. Респектабельная дама с журналом для записей навестила семью и выпила кофе из миниатюрного мейсенского сервиза, принадлежавшего Розмари. После такой гостеприимной встречи она добавила в собственном отчете: «Фритцли — семья, которая с любовью заботится о Лизе и будет продолжать делать это и впредь. Мы думаем, что в интересах ребенка попасть в семью бабушки и дедушки, которые явно станут ответственными и заботливыми опекунами». Год спустя чета удочерила Лизу, однако поток детей не прекращался.
15 декабря 1994 года, вскоре после полуночи, был обнаружен еще один ребенок — Моника. Ей было девять месяцев. На этот раз дитя не лежало в картонной коробке, а сидело в детском креслице на колесиках, которое стояло в коридоре. Пару минут спустя раздался телефонный звонок, и к трубке подошла Розмари Фритцль.
Она расслышала голос дочери на другом конце провода, Элизабет попросила ее позаботиться о ребенке. «Я просто оставила ее перед вашим домом».
Телефонный звонок представляется весьма любопытным по одной причине: Йозеф недавно сменил номер телефона. Похоже, он был по горло сыт звонками разгневанных жильцов, или кредиторов, или просто людей, которые беспокоили его попусту.
«Как она узнала номер?» — спросила Розмари мужа, когда тот вернулся. От досады Фритцль прикусил губу и еле слышно выругался. Он заставил дочь наговорить послание на диктофон, но упустил фактор нового, еще не зарегистрированного номера. К счастью для Фритцля, необразованность Розмари и ее низкая самооценка означали, что она вовсе не собирается развивать тему.
Третий сын, Александр, один из уцелевших близнецов Элизабет, выросший во мраке, был последним «подарком». Он родился 28 апреля 1996 года, и ему было пятнадцать месяцев, когда его освободили из камеры. Вслед за его рождением, в 2002 году, появился последний ребенок Элизабет, Феликс, чья судьба была не такой солнечной, как судьба Александра. Феликс был обречен провести первые пять лет своей жизни под землей, ведя жалкое, полуслепое существование, прежде чем его выпустили из камеры на свет божий.
Социальные работники приходили к Фритцлям двадцать один раз. Двадцать один раз они сидели, прихлебывали кофе, грызли домашние бисквиты в сахарной обсыпке и неразборчивым почерком записывали в своих формулярах нечто вроде: «Фритцли с любовью заботятся о своих детях»; «в доме у Фритцлей все в полном порядке; дети развиваются хорошо. Их часто видят за чтением или с кассетами из публичной библиотеки, откуда и складывается впечатление, что они схватывают все на лету. Дедушка может показаться строгим, иногда слишком, но семья крепкая, и в школе у детей все хорошо».
Сусанна Парб, знавшая о мучениях своей подруги еще с детства, не устает винить себя, что ничего не предприняла, когда по маленькому городку Амштеттену поползли слухи о детях, которых давно исчезнувшая Элизабет оставляет у порога собственного дома. «Когда стали появляться дети, я поняла, что тут что-то нечисто. Элизабет ненавидела отца и никогда не оставила бы с ним собственных детей. Мне следовало бы обратить на это внимание, подать заявление. Я просто места себе не нахожу, что не сделала этого».