Конечно. Ложь удавалась Йозефу Фритцлю лучше всего остального. Но все должно было навсегда перемениться.
8
Землетрясение
Элизабет даже не могла вспомнить, как давно болеет Керстин. Девушка днями не вставала с постели, и вид у нее становился все более и более изможденный. У нее случались припадки, которые мать и Штефан старались облегчить, вставляя ей между зубами обернутый в тряпку кусок дерева. Маленький Феликс плакал, когда Керстин, мучаясь, кусала губы, пока они не начинали кровоточить. Пот стекал у нее по телу, насквозь пропитывая матрас. В камере становилось все труднее дышать, несмотря на героические усилия ветхого вентилятора. От изолированности боль Элизабет росла, отражаясь от стен, эхом отдаваясь в каждом уголке. Она вскормила и вырастила детей, преодолевая многие кризисы за эти годы; но никогда еще не было так плохо.
Все, что она знала о медицине и больницах, ограничивалось книжками по беременности, которые приносил ей ее тюремщик, и американской мыльной оперой, которую передавали но телевизору. Представления Фритцля о лечении сводились к аспирину и иногда некоторым микстурам от кашля. Увидев агонию Керстин, он нарушил свой рутинный распорядок и стал спускаться в тайные семейные покои каждый день, чтобы самому убедиться, как у нее дела. Он вынужден был признаться себе, что дела плохи. Его первое незаконное дитя, краеугольный камень тайного племени, хирело с каждым мигом.
Фритцль понимал, что надо сохранять осторожность. В своем больном мозгу он принужден был взвешивать все «за» и «против». Его замысел вернуть подземных обитателей в общество все еще кристаллизовался; поиски соответствующего врачебного ухода были связаны с риском разоблачения. Здесь, внизу, во тьме, его слово было законом; наверху власть его была ограничена.
Безумец или злодей, Фритцль наконец понял, что никому не под силу понять раздельную природу царств, в которых он правил. Если позволить какому-нибудь врачу обследовать Керстин, это неизбежно вызовет вопросы, которые могут оказаться затруднительными, если не губительными для его замысла. В своей двойной жизни, публичной и тайной, он всегда испытывал непреодолимую необходимость сохранять иллюзию своей респектабельности незапятнанности. Теперь, в потемках, его мысль вращалась, как барабан дешевой стиральной машины, наматывая обороты: что делать? что делать? что делать?
Фритцля не тревожила возможность бунта со стороны Элизабет; он уже давно перестал заботиться о ее эмоциональных нуждах и желаниях. Он скоро окончательно выколотит из дочери любое неповиновение его требованиям и противодействие установленной им рутине. Нет, теперь его больше всего заботило, как поступить с телом Керстин, если болезнь окажется фатальной. Фритцль выволок из этой пещеры тонны земли, но это было пятнадцать лет назад, а он не помолодел. Кроме того, тело взрослого не поместится в духовку центральной отопительной печи.
Тик-так. Дешевый будильник рядом с кроватью Элизабет был как метроном, отсчитывающий минуты, пока Фритцль старался разобраться в путанице своих все более ограниченных возможностей. Любил ли он Керстин? Определенно, в теории — да. Он любил быть в центре внимания, когда она почтительно называла его «дедушкой», а он рассказывал истории из мира, который по собственной воле запретил ей когда-либо увидеть. Ему нравилось, что она — его пленница, нравилось сходство с дочерью, которой он так страстно домогался, нравилась извращенная идея вновь обвести вокруг пальца безмозглую публику. Но почувствовать настоящую любовь он был неспособен.
Равновесие — вот что он искал в своем логове. Тишь да гладь. Но болезнь, которая постепенно нарастала с утра вторника 15 апреля 2008 года, представляла угрозу порядку, дисциплине и послушанию обитателей камеры. Это не нравилось Фритцлю, потому что он не мог это контролировать.
Тик-так. В четверг Керстин спала и была без сознания. Холодные компрессы на лоб и бедра почти не сбивали температуры. Она больше не могла вставать в уборную, и кровать под ней была вся перепачкана. Она говорила во сне и металась в бреду. Губы ее распухли и кровоточили, словно ее избили. Серая жидкость сочилась из глаз, и слюна ручейками сбегала из уголков рта. Аспирин явно не давал эффекта. Элизабет сказала своему мучителю, что Керстин надо отправить в больницу, иначе дочка умрет.