Помимо сеансов терапии у Элизабет хватало посетителей. Ее тридцатишестилетняя сестра Габриэлла Хельм признается, что не выдержала и разрыдалась, впервые увидев Элизабет на свободе. Элизабет бесследно исчезла, когда ей было восемнадцать, и Габриэлла, как и все остальные, поверила россказням о том, что сестра присоединилась к секте. И, как и все остальные в этой находящейся под отцовским сапогом и подвергавшейся постоянным надругательствам семье, она была постоянной рабыней отца, которого уважала и боялась. «Никому из нас просто не верится, как нормально выглядит Элизабет, — говорит Габриэлла, которая сама проходит курс терапии. — Она здорова, болтлива, и все у нее идет на лад. Каждый день силы понемногу возвращаются к ней. Все это не могло не сказаться на семье. Раньше мы были раздавлены. А теперь работаем все вместе, чтобы поддержать Элизабет. Она сама не своя от радости, когда видит детей. Говорит им, какие они красивые, поглаживает каждого по лицу и говорит, как они ей дороги».
Элизабет и Феликсу приходится носить специальные полароиды, потому что глаза их слишком чувствительны к естественному свету. Они смеются и шутят, передразнивая очкастых персонажей из DVD и с видеокассет. Больничное телевидение специально настроено только на проигрывание фильмов; семью намеренно ограждают от историй, которые рассказывают про них в СМИ. Больничный телевизор редко выключен. Знаменитые пациенты смотрят документальные фильмы о природе, детские мультики и программы о путешествиях — последние буквально завораживают детей, прежде видевших в нескольких метрах перед собой только глухую стену. После трех недель пребывания в больнице Элизабет впервые совершила прогулку.
Папарацци буквально окружили больницу в надежде на эксклюзивный снимок ценой в миллион долларов, поэтому для своего первого выхода ей пришлось переодеться медсестрой.
Экскурсия в чуждую среду была санкционирована доктором Кепплингером. Он приказал детективам в штатском ни на минуту не отходить от Элизабет, оговорив, что прогулка будет длиться не более пятнадцати минут.
Элизабет спустилась по черной лестнице в форме: черные зашнурованные туфли без каблука, черные чулки, парик и джемпер. Рядом с Элизабет все время шла сиделка, взявшая ее под руку, пока они обходили территорию больницы. Один раз Элизабет остановилась, чтобы сорвать только что распустившийся розовый рододендрон, и, вертя его в пальцах, взяла с собой в отделение. В больнице к ней относились как к героине.
Несколько раз Элизабет разрешали повидать лежавшую в коме Керстин, находившуюся в другой амштеттенской больнице в нескольких километрах от клиники. «Элизабет хранят как зеницу ока», — сообщил цюрихской газете медбрат из больницы. На этот раз она снова переоделась медсестрой и даже надела рыжий парик с хвостиком. Элизабет тихо сидела на краешке койки, пока ослабленная иммунная система дочери изо всех сил старалась преодолеть парализующее воздействие длительного заключения. Временами она обращалась к ней. Позже, когда врачи вывели Керстин из искусственной комы, они скажут, что любовь, которую излучала Элизабет, оказалась жизненно необходимой для того, чтобы вернуть дочь в царство живых.
Ее адвокат Кристоф Хербст так описывает эти первые недели свободы: «Элизабет очень счастлива, вновь открывая для себя мир. Ей очень нравится выходить наружу и чувствовать капли дождя на лице. Но важно, чтобы процесс приспособления происходил медленно. У Элизабет и ее детей, живших в подземелье, слабо развито представление о времени и о будущем. Кое-кто, слушая историю Элизабет, думает, что она — персонаж из фильма ужасов. Но слухи о том, что она беззубая и не может разговаривать, — неправда. Она потеряла много зубов, но не все. По ее внешнему виду нельзя догадаться, через что ей довелось пройти, настолько она напоминает любую нормальную женщину. Она говорит семье, что все, к чему стремится, — нормальная жизнь, по крайней мере в той степени, в какой она ей доступна. Это — ее единственное желание.
Всем им просто очень нужен мир и покой, им нужно отдохнуть, расслабиться. Детям Элизабет надо встретиться прямо сейчас: той части семьи, которая жила с бабушкой, и тем, кто жил с матерью. Итак, они продолжают проходить курс, предписанный терапевтами. Я бы сказал, что в ближайшие несколько недель они еще больше привыкнут к нормальной жизни. И еще я бы добавил, что они чувствуют себя гораздо более комфортно в новом окружении, хотя вряд ли это та среда, в которой им захочется жить в будущем. Они не имеют доступа к СМИ. У них нет телевизора и радио. Им не дают газет, и, по-моему, это к лучшему, потому что, если они действительно поняли, что творится в СМИ, они бы полностью… впрочем, оставим это, они не поняли бы мира, а сейчас им просто необходимо побыть всем вместе.