7 мая пятьсот людей собрались на главной площади города с двумя посланиями: одни поддерживали Элизабет и ее детей, другие призывали к массовому истреблению всемирных СМИ. Надписи на баннерах, выставленных школьниками города, гласили: «Желаем вам сил на жизненном пути», «Мы вместе» и «Вы жили в аду, поэтому теперь желаем вам побольше солнца». Но были и другие лозунги, критикующие СМИ и австрийское общество. «Наше общество построено на бахвальстве, невежестве и эгоизме», — было написано на одном. «СМИ стряпают репортажи, хотя рассказывать больше не о чем», — говорилось в другом.
Было организовано ралли, чтобы показать, что город хочет перемен.
Роберт Шиллер, житель города, участвовавший в ралли, сказал: «Мы в Амштеттене ничего не можем поделать, что среди нас оказался такой человек. Теперь, к сожалению, мы на виду у всего мира, хотя и не виноваты в преступлениях, которые он совершил».
Особенно тяжело восприняли дело Фритцля амштеттенские школьники, многие из которых знали его «верхних» детей. Маргит Шагерль, учительница местной школы, подтверждает: «В данный момент ребята только об этом и говорят. На них это произвело самое глубокое впечатление».
Городской делегат Герман Грубер обратился к толпе, собравшейся на ралли: «Амштеттен, каким мы видим его сегодня, — вот подлинный Амштеттен».
К сожалению, похоже, что Амштеттен страдает той же близорукостью, что и остальная страна. Его граждане, несомненно, устыдившиеся случившегося, предпочитают, скорее, жаловаться на «несправедливость СМИ», чем внять предостережению, содержащемуся в вопросе: «Как и почему?»
Почему социальные работники, в чьи обязанности входит совать свой нос повсюду, тысячу раз посещали осужденного преступника и не сочли нужным хорошенько приглядеться к нему? Как могло случиться, что фантастической истории о том, что дочь Фритцля присоединилась к какому-то культу, безоговорочно поверили, а затем, когда младенцы стали появляться у порога дома монстра, никто не поднял тревоги?
Бюрократы всех мастей, включая строительных инспекторов и чиновников противопожарной службы, заходили в дом и вертелись возле него. Неужели ни у кого из них не возникло ни малейшего подозрения о том, что находится за дверью лестницы, ведущей в подвал?
Когда в 1994 году Фритцли удочерили первого ребенка, Лизу, мэр Амштеттена Хайнц Ленце сказал, что ни у Фритцля, ни у его жены явно нет криминальных побуждений. «В подобных случаях отдать ребенка в семью всегда предпочтительнее, чем поместить его в приют», — объясняет господин Ленце, утверждая, что социальные службы придерживались стандартной процедуры. Когда его спросили, как возможно, что материалы по таким серьезным правонарушениям, как сексуальное нападение и предполагаемый поджог, не сохранились, он ответил: «Я всего лишь гражданский служащий, а не законодатель».
Так, значит, винить некого?
Австрийский канцлер, восторженно призывающий туристов со всего мира полюбоваться горами его страны, отведать сахарного хвороста и порезвиться на альпийских лугах, спорит с тем утверждением, что преступление Фритцля — типично австрийское явление; он уверен, что гражданина любого общества мог попутать нечистый, как то случилось в Амштеттене.
Но даже австрийские СМИ, совсем ручные по сравнению с британской и американской прессой, не покупаются на такое объяснение. «В течение десяти лет трех детей оставили у порога дома Йозефа Фритцля, и общество тем не менее предоставило ему право на усыновление, не выяснив местонахождения матери!» — восклицает одна из газет.
«Неужели возможно, чтобы никто ничего не видел и не слышал и не задавал никаких вопросов? — допытывается Петра Штуйбер, ведущая одного из разделов венской газеты „Штандарт“. — Каким образом это характеризует соседей, знакомых и прежде всего соцработников, имевших дело с этой семьей? Вся страна должна задаться подобным вопросом».
Австрийцы гордятся тем, что они называют «социальным партнерством», но даже если оно сослужило им хорошую службу в экономическом плане, то создало вакуум, в котором Фритцль и Приклопиль чувствовали себя как рыба в воде. Основы этой главенствующей жизненной модели были заложены после разрушений, принесенных Второй мировой войной, когда правительство и профсоюзы коллективно решили, что страна не может позволить себе деструктивных общественных, политических и экономических конфликтов, знаменательных для 1920-х и 1930-х годов, кульминацией чего стал аншлюсе 1938 года. Они хотели избежать разрушительных социальных и промышленных конфликтов, забастовок, локаутов и неугасающих социальных столкновений, которые совместно привели к параличу австрийской экономики и правительства в межвоенные годы. На деле же все свелось к виртуальному обществу без забастовок, где сделки заключаются за закрытыми дверями, где люди не раскачивают лодку, где профсоюзные боссы пожимают руку промышленникам, политики общаются с политиками, а финансисты — с финансистами. Зачастую секретно.