Клоун был слепым. Звучит даже как-то странно. Разве могут монстры — порождения тьмы и ада — быть беспомощными и слепыми, как новорожденные котята, которых несколько дней назад привела пятнистая Вейса и заботливо спрятала от посторонних глаз за одним из деревянных ящиков? Он учуял их запах, когда его, закованного в цепи, под руки вели на цирковую арену под раздающиеся даже за кулисами возгласы восторженной толпы, требующей показать ей диковинную тварь. Маленькие пищащие комочки со слипшейся шерстью пахли кровью и молоком — мерзкий запах новой бесполезной жизни, явившейся на этот постылый свет, однако людям он почему-то очень нравился. Чем пахли монстры, Пеннивайз не знал, но, видимо чем-то дурным и отталкивающим, раз их, в отличие от котят, все ненавидели.
Он не всегда был незрячим. Собственная жадность и чрезмерная самоуверенность сыграли с ним злую шутку, и клоун попался в руки обозленных людей, именуемых охотниками на монстров. Удачно для них и так неудачно для него, ловко наброшенная на шею цепь лишила Пеннивайза возможности дышать и вместе с тем свела к нулю все яростные попытки сопротивления своей незавидной участи. Дальше его ожидали долгое заточение в темноте и постоянные истязания, переплюнувшие все мыслимые и немыслимые грани человеческой жестокости. Ему один за другим вырывали ногти, ломали пальцы, сдавливали конечности металлическими тисками, протыкали кольями и морили голодом, но, даже проделав с ним все это, они остались не удовлетворенными. Холодная, как лед, серебряная цепь ежедневно выжигала глаза, вырывая из разбитого в кровь рта болезненные вскрики — регенерация, сошедшая на нет в ослабленном теле, со временем перестала его спасать, и в какой-то момент клоун понял, что больше ничего не видит. Тогда слепого монстра, словно бесполезный мусор, продали какому-то мистеру Делрею за десяток звонких монет. Лишенному зрения и возможности нормально питаться, ему приходилось подчиняться и несколько раз в неделю развлекать публику цирка.
Их заведение было отнюдь не таким простым, как могло бы показаться со стороны. Богачи хотели, хотят и будут хотеть лично на свои глаза узреть любую необычайную диковинку. Уродцев, как любили они называть между собой тех, кто хоть чем-то внешне отличался от них. Если у вас в наличие есть рога, клыки, крылья или какая другая выделяющаяся часть тела будьте готовы, что всегда найдутся те, кто станет охотиться за вами ради наживы. Монстров скупали по всему миру, перевозили в тесных грязных клетках, а нередко в заколоченных деревянных ящиках с крохотным отверстием для воздуха, и за небольшую плату показывали в цирках. Они всего лишь были частью чьего-то бизнеса, животными — и не более того. Последние хотя бы могли снискать их милосердие и снисхождение, но такие, как он — никогда. Деньги давали им власть, а положение — возможность творить свои грязные делишки и не боятся ответственности. Люди возомнили себя богами и клоун ничуть не жалел, что в свое время, разгуливая на свободе, убивал этих мерзких, лишенных души тварей.
Раз в неделю к нему приводили двух-трех тощих сирот, которые наивно радовались тому, что напыщенные, нарядные и надушенные до тошноты тети и дяди проявили небывалую щедрость и привели их в цирк, купив по пути сладкую вату. Такие маленькие и несчастные, но даже они были наделены зачатками жестокости и горделивым желанием решать чью-то судьбу. Пеннивайзу было не жаль их. В конце концов, он просто хотел есть, а они очень вкусно пахли. Свою порцию радости из рук людей дети получали до того, как приходили к нему, теперь же наступал его черед. Он с остервенением разрывал тонкие костлявые тела, жадно проглатывал каждый даже самый крохотный кусочек свежего мяса, стараясь хоть ненадолго утолить свой зверский голод. Следующая кормежка будет не скоро. Выживать в диком лесу было проще, чем выживать среди людей…
***
Представление близилось к завершению, а значит, скоро его очередь выходить на арену. Цепи предупредительно опоясали тело, словно змеи, лишая клоуна возможности сделать хоть малейший шаг в сторону. По обе руки от него стояли охранники, готовые в любой момент усмирить своевольную тварь и в прямом смысле поставить ее на колени. К побоям он привык, но уязвленная раненая гордость обливалась внутри кровавыми слезами и все время норовила показать людям их законное место.
— Дамы и господа! Позвольте представить Вам самого настоящего монстра, до недавних пор обитавшего в лесах нашего города. Поприветствуйте, Пеннивайз Танцующий клоун, — зал взорвался бурными овациями. Его грубо вытолкали на песчаный круг, заменявший артистам сцену. В воздухе витал аромат сладкой ваты и выпечки, смешанный с пылью и дымом. Кто-то с задних рядов громко усомнился, что «этот урод с улыбкой до глаз на самом деле заявленный в брошюре монстр-людоед».
— Не обольщайтесь его милому виду. Это всего лишь маска, за которой скрывается самый настоящий хищник, — Августаф взял палку, испачканную в детской крови, и поднес к его лицу. Инстинкт хищника, учуяв запах еды, сыграл против него — он молниеносно перекусил вещь пополам. Рот наполнился острыми щепками, которые прилипали к языку и небу и клоун тщетно пытался сплюнуть деревянное крошево под мерзкий хохот зрителей.
— Акульи зубки. Для него наши с Вами косточки, как нежное бисквитное печенье. Но не стоит бояться дамы. Я, Августаф Делрей, лично приручил его! — аплодисменты и оглушительный свист раздавались со всех сторон, от чего монстр попятился и с трудом удержался, чтобы не закрыть уши руками. Резкие звуки причиняли вполне настоящую физическую боль из-за не в меру обострившегося слуха. Таким образом, он частично компенсировал себе слепоту и мог худо-бедно ориентироваться в тесном пространстве.
— Станцуй-ка нам! И без фокусов, — грозно произнес укротитель и ударил по ногам кнутом. Пеннивайз зашипел в ответ и сделал несколько неловких движений ступнями, мысленно проклиная лунное серебро, обжигавшее его кожу, словно огнем. Зрители смеялись и мерзко улюлюкали, раззадоривая Делрей, и тот вновь нанес болезненный удар по конечностям, заставляя клоуна быстрее передвигаться по грязному рыхлому песку.
— Смотри, Билл, ну и уродец! Да миссис Каспбрак, по сравнению с ним, та еще красотка. Недаром его прозвали Деррийской тварью. Эй уродец, резче перебирай ногами! — неожиданно в него прилетело что-то твердое и круглое, оставившее после удара на лице ощущение липкости и потекшего сока. Он мотнул головой и сделал несколько неосторожных шагов вперед.
— Х-хватит, Ричи! Не издевайся над ним, он и так несчастный, — клоун, окончательно запутавшись в цепях, оступился и упал, свалив хлипкую перегородку, все это время отделявшую зрителей от арены. Приземление, на удивление, было весьма мягким — кто-то сдавленно простонал под ним и напрягся. Толпа испуганно завизжала и вскочила со своих мест. Некоторые из зевак рухнули с деревянных лавок, опрокинув их на себя. Самые трусливые бросились на выход из шатра, растеряв по дороге все свои вещи. Обескураженный владелец в попытке спасти ситуацию дернул за цепь, призывая его к послушанию, но монстр проигнорировал приказ и продолжил лежать на чьем-то теле.
От человека пахло дождем, хвоей и сиропом от кашля. Он уткнулся носом во что-то пушистое и теплое, похожее на меховой воротник или, может быть, шарф и замер. Пальцы, придавленного им, незнакомца робко коснулись его щеки и со всех сторон послышались удивленные возгласы, граничащие с женской истерикой. Прикосновение было мягким, жалостным, словно тот просил прощение перед ним за все это. За спиной послышались ругательства, и мерзкий свист кнута опасно прорезал воздух. Клоун предупреждающе сжался, ожидая боли.