Больше об этом унизительном инциденте не упоминалось. Ричард не обращал внимания, как будто этого никогда не было, и Мэри согласилась с этим, потому что она слишком боялась делать что-либо ещё. Двое его друзей больше никогда не приходили в дом. Она никогда их не видела, и они больше никогда не упоминались. Она подумала, возможно, они заметили, что Ричард Ремингтон был не из тех людей, с которыми хорошо дружить. Она посмотрела на него через стол и поняла, что зло было настоящим.
И она жила с ним.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Декабрь 1986 года.
Два дня до Рождества.
Но в доме Ремингтонов нет радости, ничего похожего на праздничное настроение. Дом становится таким же изношенным и разрушенным, как и некоторые его обитатели. Полы грязные, посуда немытая - не по лени, а потому что ей просто некогда. Каждый час её бодрствования она посвящает Эндрю. Она пыталась приучить его к туалету и разочаровывалась в своей неудаче. Поддерживать его в детской еде и подгузниках становилось дорого, особенно из-за отказа Ричарда искать работу. Сбережения, которые она хранила с тех пор, как она впервые узнала о своей беременности, были сведены на нет, оставив их на краю пропасти бедности.
Мэри была благодарна за то, что дом был её собственным домом, оставленным ей её матерью, по крайней мере, до тех пор, пока Ричард не заставил её переписать его на своё имя. Она смотрит на него через комнату, дремлющего в его полуразвалившемся кресле, живот свешивается из-под его футболки. Она не может решить, ненавидит она его или нет. В некоторые дни она это делает, в другие она вспоминает, как они были влюблены вначале, прежде чем она действительно увидела, что таилось под маской, в которую она влюбилась.
Эндрю ковыляет в комнату, лицо мокрое от слюней, одежда грязная. Большой палец на ноге торчит из дыры в его носках разного цвета. Умирает ещё одна её частичка, когда она вновь понимает, что он никогда не станет нормальным. Она протягивает ему руки и грустно улыбается. Он подходит к ней, напевая, как он это делает, пытаясь составить слова.
- Они...
- Они...
- Они...
Он повторяет это снова и снова, указывая на окно.
Она понимает его. Он хочет видеть рождественские огни на окне. Конечно, у них нет ёлки, как и многих других рождественских атрибутов; Ричард говорит, что они не могут себе этого позволить.
Она хочет спросить его, как он может позволить себе пить и курить каждый день, но знает, что не осмелится. На самом деле, даже мысль об этом пугает её, что он каким-то образом узнает и накажет её за это. Она стоит, тело болит, как всегда. Слишком много травм, слишком много сломанных костей, чтобы зажить без медицинской помощи. Она пересекает комнату, Эндрю следует за ней и бормочет. Она включает огни, жалкая цепочка красных, зелёных и жёлтых цветов натянута вокруг окна. Они в лучшем случае дрянные, и она почти плачет от того, насколько они бедны.
Эндрю, конечно, любит их. Он стоит там и смотрит широко раскрытыми глазами, такими чистыми, такими искренними, такими трепетными. Он улыбается и показывает два своих зуба. Он видит это иначе, чем она. Для него это прекрасно, это редкий всплеск цвета в их жизни чёрного и серого. Но она видит зверя, которого создают огни, тусклый свет отбрасывает тени на его раздутое, спящее лицо.
Как бы она хотела всё-таки убить его во сне, как она хотела бы воткнуть этот нож ему в шею, как она хотела бы слышать, как лезвие царапается по его позвоночнику, когда она отрезала бы ему голову, руки горячие от жара его крови, которая забрызгала их грязное постельное бельё.
Он шевелится, не более чем подёргивания, но этого достаточно.
Достаточно, чтобы заставить её кричать внутри.
Достаточно, чтобы она вздохнула и задержала дыхание, как тонущая женщина, молящаяся, чтобы он не проснулся.
Подсознательно она кладёт руку на грудь сына, притягивая его к себе. Он послушно стоит, уже высокий для своего возраста, всё ещё глядя на огни, всё ещё завороженный, рассеянно почёсывая затылок.
Опять вши.
Она не уверена, сколько времени пройдёт, прежде чем она сможет позволить себе купить ему лекарство. Она думает о том, чтобы побрить ему голову или, как она однажды видела по телевизору, намазать его голову майонезом, чтобы убить заражение.
- Сата, иди...
- Сата, иди...
- Сата, иди...
Его наполовину сформированные слова ранили её ещё глубже, почти вызывая тошноту.