Пожалуй, стоило сказать — всего трех.
Я не мог позволить ему, или кому-либо еще в этом месте, узнать, насколько мне нравятся члены и что я предпочитаю их пиздам. Если бы они узнали правду, стал бы всеобщей мишенью, а то, что я был американцем в тюрьме, полной венесуэльцев, само по себе уже притягивало к себе внимание. Поэтому, когда он трахал меня, мои крики были полны боли, а моя собственная сперма проглочена, когда я кончил.
Он был хорош.
На самом деле, охуительно хорош. Я готов сотрудничать с ним на постоянной основе, и я обязательно сделаю это снова, как только выясню, что еще я могу получить с его помощью.
Пока же, приступлю к делу: Малой просил продолжения.
Пришло время рассказать ему о моей игровой площадке.
Поэтому я взял в руки авторучку и начал писать.
***
Убийство Кэрол не удовлетворило мою жажду насилия. Кровь только разожгла ее. Липкая, горячая красная субстанция была всем, о чем я мог думать. Всем, чего я страстно желал.
Это снедало меня самым ужасным образом, потому что я не мог наслаждаться ей так часто, как бы мне того хотелось.
Видишь ли, мои потребности не были похожи на нужду алкоголика, который имеет возможность пойти в винный магазин, чтобы получить свой допинг, или сексуально зависимого, который может найти какую-нибудь шлюху, чтобы трахнуть ее в переулке. Мои желания влекли за собой последствия. Серьезные. Такие, которые могли привести к приговору, гораздо худшему, чем тот, который я отбываю сейчас. Поэтому я должен был быть предельно осторожен.
Поэтому раз в год я отправлялся на охоту.
Мы с отцом месяцами подбирали новые места, никогда не возвращаясь в одно и то же дважды. Выбирали страны, где преступность не контролировалась так, как в Америке. Подыскивали мотель как минимум в часе езды от аэропорта и всегда бронировали три комнаты. Трудились в средней из них, поэтому комнаты по обе стороны от нее были пустыми и блокировали любой шум. Мы останавливались там на четыре дня, а потом возвращались домой.
Как мы находили жертв?
Это требовало терпения. Наблюдательности. Мы изучали окружающую обстановку, запоминали ее, прорабатывали все детали, чтобы найти идеальную добычу. Это походило на пребывание в лесу с заряженным ружьем в руках и ожидание подходящего оленя. У человека, которого мы в итоге выбирали, не было ни машины, ни телефона. Их вещи погружались в багажник. Их никто не хватился бы и не стал искать.
Просто на улице становилось одним человеком меньше.
При этом больше на одного в качестве игрушки для меня.
Мы предварительно полностью покрывали комнату полиэтиленом. Инструменты закупали в многочисленных магазинах населенных пунктов между аэропортом и мотелем. А также я привозил с собой из Штатов шприц, пузырек с инсулином, вместо которого был опиоид, и диабетический браслет, который надевал во время перелета.
Как только мы доставляли жертву в мотель, наступало время развлечений.
Мой отец никогда не участвовал ни в одной из моих игр. Никогда не разрезал плоть и не покрывал себя кровью. Он лишь присматривал за дверью и за парковкой перед домом. И следил, чтобы не было слишком шумно. А еще заботился о том, чтобы не оставалось ни отпечатков пальцев, ни каких-либо следов.
Когда я заканчивал пытать ублюдка, использовал дисковый нож для разрубания мышц и кожи на кусочки размером с кубики льда. Затем, с помощью шлифовальной машинки, размалывал кости в пыль, и погружал все в мешки.
Оставалась лишь кровавая лужа. Я пялился на нее с напряженным членом, который уже несколько часов оставался до предела возбужденным. С того момента, как мой нож впервые пронзал плоть жертвы, моя сперма просилась наружу.
Но я не поддавался своему желанию.
Ожидание, предвкушение, поддразнивание — все это было своего рода прелюдией.
Когда мой член не выдерживал больше ни секунды, отец уходил в одну из других комнат мотеля, а я окунал два своих пальца в кровь. Три были шириной почти с ладонь, и это ощущалось бы слишком хорошо. Поэтому я использовал только два пальца и, подобно кисти, наносил на член кровь. Я начинал с одного слоя и дожидался, пока он высохнет. С кончика сочилась сперма. Я мысленно заставлял оставшееся держаться внутри и наносил второй слой. Иногда третий, в зависимости от того, насколько густой или свернувшейся была кровь. Когда я оставался доволен оттенком, то обхватывал член всей рукой и сжимал его. Сжимал изо всех сил, обводя головку большим пальцем. И кружил, кружил, кружил по ней. Тяжело дыша. Наблюдая за маленьким отверстием и образующимися капельками выделений. Они смешивались с кровью и окрашивали мою кожу в розовый цвет. Когда головка моего члена приобретала розовый оттенок, я начинал двигать рукой и не останавливался до тех пор, пока над лужей крови не выстреливали белые струйки.
Даже тогда я не испытывал удовлетворения.
Лишь облегчение.
Но и оно было недолгим, потому что предстояло проделать еще очень много работы.
Например, покормить кое-кого.
Было удивительно наблюдать, как животные пожирают останки человека. Как кровь — та же кровь, что была на моем члене — покрывала шерсть на их губах. Когда я наблюдал, как они поглощали плоть, мышцы и клочья волос, мне требовалось максимум усилий, чтобы не кончить снова.
Я научился контролировать это и вознаграждать себя только тогда, когда заслужил. Это случалось после кормления и уборки комнаты в мотеле, когда мне необходимо было смыть единственную оставшуюся улику — ДНК, которая покрывала мое тело. Поэтому, когда с меня стекала последняя капля крови, я, зная, что пройдет еще год, прежде чем снова буду покрыт ею, сжимал свой член и сбрасывал напряжение.