Но все было именно так.
Я хотела большего.
— Твой рот, — ответила я ему.
Не прошло и секунды, как он дал мне то, чего я хотела.
Глава 20
Малой
Раньше
В школе я тихоня. Больше наблюдаю, чем разговариваю. Не просто наблюдаю, а уделяю внимание деталям. Поэтому замечаю то, чего не замечают другие. Те, кто болтает без умолку, определенно не видят всего того, что вижу я. Они раздражают меня, но это неважно. Из-за моей молчаливости некоторые дети называют меня глупым. Мне говорили это даже некоторые учителя.
Я думаю, мое молчание заставляет их нервничать.
Потому что я не глупый.
Я это точно знаю.
Но почему тогда я не могу разобраться в твоем последнем письме?
Ты сказал, что все, что тебе нужно было сделать, ― это похитить мою маму, пока ее не нашел кто-нибудь другой. Ты сделал это, и преподнес ей подарок, которым оказался я. Так что же случилось с ребенком, который уже был у нее в животе — с тем, который, как ты сказал, был ребенком Бородача? Тот, который не мог быть мной, потому что я — твой ребенок.
У меня есть брат или сестра, о которых я не знаю?
Глава 21
Шэнк
Раньше
С каждым письмом, которое присылал Малой, я узнавал, что у нас с ним больше общего, чем он мог предполагать. К примеру, что я тоже был тихоней в школе. И что мне тоже давали много гребаных прозвищ, и одним из них было — тупица. Хотя, мои юные годы можно с уверенностью назвать самыми громогласными, даже несмотря на то, что говорил я меньше всех. Но они также были и самыми важными — потому что именно тогда я научился читать людей. Изучал язык тела, малейшие сигналы, отражающие настроение и вероятность лжи.
Я назвал их своими «исследовательскими» годами.
После, когда я открыл свою тюрьму, то использовал эти навыки во время пыток.
И теперь я был настоящим чертовым экспертом.
Если мне когда-нибудь удастся выбраться из этого места, я научу парня всему, что знаю. Даже если он не захочет продолжать мое дело, я все равно расскажу ему, как распознать лжеца. У него должен быть этот навык, если, конечно, он не передался ему по наследству. Блядь, да это вообще должен знать каждый.
Прошло всего две недели с тех пор, как я отправил ему свое последнее письмо. И не ожидал, что он ответит так быстро.
Было еще кое-что общее между нами.
Настойчивость.
И этот факт, блядь, заставил меня улыбнуться.
***
Как я уже рассказывал в своем предыдущем письме, твоя мать поселилась в небольшой квартире на Восточном побережье. В то время тюрьма была очень загружена, поэтому я не мог добраться до нее в течение нескольких месяцев. Но когда, наконец, добрался, отыскал квартиру и несколько дней следил за ней, чтобы изучить ее повадки. Она запирала дверь, когда выносила мусор, выходила из дома только днем, всегда носила шляпу и большие солнечные очки, даже если было пасмурно. Она ни с кем не разговаривала на улице ― ни с соседями, ни с людьми в продуктовом магазине, ни даже с бездомным, который выпрашивал у нее мелочь.
Прошло не так много времени с тех пор, как она инсценировала свою смерть, поэтому я подозревал, что таким образом старалась держаться в тени.
На третью ночь моего пребывания там, я взломал замок ее задней двери и обошел охранную сигнализацию. После чего поднялся в ее спальню. Пока она спала, я вколол ей в ногу седативное средство. Та доза, которую я ввел ей, не усыпила ее, хотя она и так уже спала, но и не лишило ее сознания. Ее было достаточно, чтобы она была полностью расслаблена и очень послушна.
Именно такой, какой она была нужна мне.
Укол иглы разбудил ее, и она вскрикнула.
— Что за нахрен?!
Ее волосы были всклокочены от сна, и выражение лица было соответствующим.
Спустя несколько секунд наркотик начал действовать. Ее глаза стали менее испуганными, голос ослаб и стал невнятным, а рот перекосило, поскольку она слегка утратила контроль над ним. На всякий случай я привязал ее руки к изголовью кровати.
— Я не из «Ачурди», — сказал я.
Поскольку она никогда раньше не видела меня, я предположил, что она посчитала меня частью этой организации. Что Мина — женщина, которая отвечала за всех девушек «Ачурди», поняла, что Тайлер жива, и послала меня сюда, чтобы убить ее.
Я стоял рядом с кроватью и смотрел на нее сверху вниз.
— Но лучше бы я был кем-то из них...
Приблизил свое лицо к ее и вцепился зубами в ее нос. Укусил достаточно сильно, пока не почувствовал, что кожа начинает лопаться, после чего отстранился. Если бы я попробовал ее кровь, она бы не пережила эту ночь.
— Потому что я, блядь, намного хуже их.
Если бы она не была так одурманена, она бы начала плакать и умолять сохранить ей жизнь.
Именно это не нравилось мне в успокоительных препаратах — они лишали меня радости от проявления эмоций. Поэтому у Тайлер не возникло той реакции, которая была мне по душе. Той, какую я получал от своих пленников.
Одним из моих любимых моментов в процессе убийства был тот, когда заключенный приходил в себя, видел мое лицо, и я рассказывал, что собираюсь сделать. Их первая реакция была такой прекрасной. Такой животной. Ужас. Истерика.
Я не смог бы добиться этого от Тайлер, пока действие наркотиков не иссякло.
— Кто-о... — неразборчиво произнесла она.
Я отпустил ее нос и рассмеялся. Усевшись на кровать, я откинул одеяло, чтобы прикоснуться к ее животу. На фотографиях там была небольшая выпуклость. Сейчас я ее не чувствовал, даже когда проводил рукой по кругу.
— Здесь должен быть ребенок Дже.
— Нет.