На пристани Игрушка привязал лодку, а я перекинул твою мать через плечо и перенес ее в двенадцатую камеру, швырнул в угол, и она пришла в себя, когда ударилась о землю. Я не был нежен. Для этого не было причин. Смерть приходит в независимости от того, есть на твоей заднице синяки или нет.
Было очевидно, что она все еще не отошла от последней инъекции, и я наблюдал, как она медленно подползла к унитазу и вцепилась в него обеими руками.
— Где я?
Я направился к выходу из комнаты и встал на пороге.
— Я привел тебя на свою игровую площадку.
Она осмотрела камеру.
— На твою что?
Тайлер отпустила унитаз, чтобы протереть глаза.
— Это больше похоже на тюрьму.
— Так и есть. Мне просто нравится называть ее игровой площадкой.
Я схватился за одну из перекладин и провел рукой по металлу вверх-вниз.
— У нас здесь нет общего режима. Есть только камера смертников. Нет условно-досрочного освобождения и никаких дат возможного выхода. Когда тебя отправляют в эту тюрьму, ты умираешь здесь.
— Нет! Нет! Не-е-ет!
Блядь, мне понравился звук ее криков.
Она склонила лицо над унитазом и блеванула всухую. В ее теле не было ничего, что можно было бы извергнуть из себя. Даже слюна не вытекала из ее рта. Это не помешало ей попытаться, ее лицо покраснело, а губы раздвинулись настолько широко, насколько это было возможно.
Когда она, наконец, оглянулась на меня, ее лицо лежало на бортике унитаза.
— Ты сказал, что не являешься представителем «Ачурди», тогда почему я здесь? Кто еще мог так поступить со мной?
— Я.
Она потрясла головой, словно видела меня в первый раз.
— Кто ты такой?
— Я тот человек, который убьет тебя.
Я наполовину прошел внутрь камеры и встал на колени, чтобы она могла смотреть мне прямо в глаза. Ее же глаза были полны паники и тревоги, и мне это охуительно понравилось.
— Когда я уйду, хочу, чтобы ты сидела тихо. Если ты издашь хоть звук, твоя смерть будет мучительной — путем самой жестокой пытки, которую я когда-либо применял. Я не стану всаживать нож в твою кожу. Это слишком просто, и не причинит тебе достаточной боли. Я убью тебя изнутри. И знаешь, как я попаду внутрь твоего тела? Через твою пизду. Поняла меня?
Она кивнула, и из ее глаз стали чертовски быстро литься слезы.
Но с меня было достаточно и их, и ее слюней.
Я был готов увидеть ее гребаную кровь.
Закрыл за собой камеру и вошел в «Глаза» — комнату, где тусовались все охранники, когда были на посту, и где мониторы транслировали активность в каждой камере и трех оперблоках. Диего сидел за столом, и я подошел к нему, чтобы посмотреть на экраны, на которые он смотрел. Требовалось приглядеться, чтобы увидеть, что изображение из двенадцатой камеры было заменено на изображение из третьей. Бородач никогда не догадается.
Диего сделал все, о чем я просил.
Я опустил руку ему на плечо и сжал.
— Молодчина.
Когда я взглянул вниз, то заметил Демона, сидящего на коленях у Диего. Подхватил маленького засранца и положил себе на шею. Я скучал по нему, пока был в отъезде.
— Как Бородач? — спросил я.
Диего обернулся ко мне.
— Он немного побродил здесь, и я отвел его обратно наверх. Его речь была невнятной, а веки едва открывались. Он, блядь, совсем пропал, приятель.
— Он скоро придет в себя.
— У тебя есть способ помочь ему?
Я провел рукой по Демону и его длинному хвосту.
— Пока нет.
Мне нужно было найти способ заменить Тайлер и дать Бородачу то, чего ему не хватало, чтобы мы могли привести его в чувство.
— Но найду, — сказал я ему.
***
Я дописал до конца страницы, а когда потянулся за чистым листом, понял, что бумага закончилась. Нужно было еще столько всего рассказать, но, чтобы получить больше листов, мне понадобится не меньше недели. Мне придется подкупить одного из охранников минетом, чтобы он пустил меня в камеру, которая находилась через четыре двери. После чего заключенный, который живет там, захочет поиметь мою задницу в обмен на припасы. Он трахнет меня не один раз. Будет хотеть мою дырку снова и снова на протяжении нескольких дней.
Да ну нахуй.
Я вложил написанное в конверт, запечатал его и написал на лицевой стороне адрес Малого.
Ему придется немного подождать, чтобы узнать остальное.
Глава 22
Гек
Эйрин нуждалась во мне.
Это было видно по ее чертовому выражению лица.
А сейчас мои губы были прижаты к ее, и они вытягивали из меня весь воздух. Я не мог насытиться ею. Поэтому закинул ее ноги себе на талию и понес вверх по лестнице, стараясь не растерзать своей хваткой. Я был чертовски возбужден.
Ее тело было прижато к моему, и я чувствовал аромат Бангкока на ее коже. И солоноватый запах ее пота. Я предполагал, что у нее все болит. Немного горячей воды и пара расслабили бы ее мышцы. Но я не хотел, чтобы она тратила последние силы, стоя под душем. Я хотел, чтобы она могла присесть. Гостевая ванна не была предназначена для этого, но ванна в моей комнате была — я построил каменную скамью вдоль одной из стен. Поэтому принес Эйрин именно туда и усадил на нее.
— Почему я здесь? — спросила она.
Я отстранился от нее, и она быстро огляделась вокруг.
Отступил на несколько шагов ко входу в ванную и чуть не рассмеялся от того, как она была одета. Я попросил Лаван одеть ее в самый большой из имеющихся у нас халатов, потому что, если бы кто-то из клиентов увидел ее, я хотел, чтобы было ясно, что она не продается. Я сошел бы с ума, если бы кто-то из них попытался что-то сделать с ней, да даже дышал рядом с ней. Но теперь, когда я смотрел на нее, то даже не мог разглядеть очертаний ее тела из-за того, что наряд был слишком велик. В таком наряде ни один член бы не встал на нее.