Бывали случаи, когда я был так голоден, что съедал даже сам пластик.
Я поставил мусорный пакет в угол камеры. Так как он был полон, я начал складывать мусор на него. Это было довольно забавно. Раньше эту сучью работу выполняли уборщики, а теперь я сам стал таковым в своей гребаной камере.
В этом месте было столько дерьма за долгие годы.
Столько ночей, когда я смотрел на решетку и не мог уснуть.
Столько дней, когда я не мог найти место на своем теле, которое можно было бы порезать, и которое еще не было бы покрыто толстым рубцом.
Я определенно не буду скучать по всему этому.
Когда все было убрано в угол, я взял письмо Малого и свернул его так тонко, как только мог. Затем взял одну из пластиковых оберток и свернул их вместе. Собрав всю слюну во рту, я сплюнул ее на руку и намазал ею пластик. И, наконец, поднес к основанию своей задницы и засунул в свою чертову дырку.
Давненько там ничего не было.
Блядь, мне нужен был член.
Я переместился в переднюю часть камеры и обхватил руками решетку, чтобы выглянуть в коридор.
Охранник в конце блока заметил меня.
— Ты готов?
— Да, блядь.
— Не разговаривай чересчур восторженно, заключенный. Парни у ворот не очень хорошо реагируют на улыбки и радость.
Я не был в гребаном восторге.
И даже не знал, что это вообще означало.
Но был уверен, что в конце смены этот кретин с нетерпением ждал, когда отправится домой и выберется из этого ада. Если бы он отсидел двадцать пять лет, как я, не сомневаюсь, что он был бы еще более взбудоражен.
Если я столкнусь с ним на воле, то собираюсь вырезать улыбку с его лица только лишь за то, что он вел себя как последний ублюдок в день моего освобождения.
Блядь, а ведь выход на свободу означал, что я столкнусь с совершенно новой проблемой.
Аноним.
Он знал, что меня выпускают, а я знал, что он еще не закончил убивать.
Если он планировал прийти за мной, я рассчитывал, что он не заставит себя долго ждать. Кто бы это ни был, я хотел, чтобы этот кусок дерьма оказался в моих руках. И, в конце концов, после всех пыток, которые я ему устрою, я хочу его крови. Хочу, чтобы она стекла и образовала огромную лужу. Чтобы я мог покрыть каждый сантиметр этой лужи своей спермой.
— Повернись, — сказал охранник, когда подошел к моей камере. — И просунь руки в щель.
Я развернулся к нему спиной и опустил запястья в отверстие, где он защелкнул на них
наручники. Когда моя камера была разблокирована, я вышел в коридор, и он последовал за мной, держа несколько пальцев на металле между моими руками.
— Иди, — приказал он.
Я рассматривал других заключенных, проходя мимо их камер. Мало с ними общался. Казалось, что каждые пару недель появлялись новые заключенные. Я не знал, что случалось с теми, кто выбывал — умирали они или их выпускали. Здесь не произносили слов. Только плач и чертовы крики.
Кучка ссыкунов. Они никогда бы не пережили мой приговор.
Я ничего не сказал им, когда проходил мимо. Просто смотрел им в глаза и улыбался.
Мне было приятно видеть их по ту сторону решетки.
Страдающих.
Гниющих.
Мне просто необходимо было причинить кому-нибудь боль в ближайшее время.
В конце коридора охранник скомандовал:
— Открывай дверь и поворачивай направо.
Его указания привели меня в другой коридор, в конце которого находился какой-то кабинет. За стеклянной стеной сидел человек, и охранник подвел меня к нему.
Человек за стеклом посмотрел на меня, затем на экран своего компьютера, и я понял, что он что-то читал.
— Номер, — рявкнул он.
— Двенадцать, — произнес я.
Двенадцать — это камера, в которую я поместил Тайлер.
Еще больше гребаной иронии.
— Снимите с него наручники, — сказал охраннику парень за стеклом.
Наручники были сняты с моих запястий, я сложил руки вместе и потер их.
— Туда, — сказал охранник, указывая на дверь в нескольких шагах от меня. — Возможно, тебе стоит поторопиться. Иногда мы любим передумывать.
Он определенно был мертв, по крайней мере, с моей точки зрения.
Но я ничего не ответил и больше не посмотрел ни на одного из них.
Я поспешил к двери, открыл ее и вышел наружу.
Мне пришлось прикрыть глаза рукой, чтобы отгородиться от солнца. Прошло много времени с тех пор, как я его видел. Я даже не мог вспомнить, когда охранники в последний раз выводили меня на улицу.
Вокруг всего участка был сплошной забор, и он закрывал мне вид на все, что находилось за ним. Я подошел к нему и постучал по одному из столбов, чтобы дать понять охранникам, что хочу, чтобы они открыли его. Когда металл проехал по гудрону, он издал громкий визг. Двигался он чертовски медленно. Но как только пространство стало достаточно широким, я проскользнул через него.
Был не более чем в нескольких шагах от проема, когда увидел человека, стоящего рядом с микроавтобусом. Я снова закрыл глаза от солнца и внимательно осмотрел его. Часть меня ожидала, что это будет Бородач или Диего. Черт, мне стало интересно, как выглядели эти парни двадцать пять лет спустя. Но потом я вспомнил взрыв и то, как он превратил в пепел двух моих лучших друзей и моего отца.
Мне не нужно было вглядываться в него, чтобы понять, кем был этот человек.
Он никогда не присылал мне своих фотографий.
Ему и не нужно было.
Он выглядел совсем как я.
И приехал сюда, в день моего освобождения.
Приехал, чтобы встретиться со своим отцом.
Что-то в моей груди начало колотиться, и я не сразу понял, что это, черт побери. Было так больно, что я смог лишь прошептать:
— Привет, Малой.
Глава 50
Гек