Затем он снова посмотрел на меня, опустив взгляд на мою руку, которая лежала на столе.
— Откуда у тебя этот шрам?
— Разве он не от перелома руки? — поинтересовалась Эйрин.
Я медленно обернулся к ней.
— Откуда ты знаешь?
Кроме Джека, который отвез меня в больницу, и Шэнка, которому я написал об этом в письме, я ни с кем не обсуждал это.
— Ты сам мне рассказывал.
Ее щеки слегка покраснели.
— Разве ты не помнишь?
— Нет, не помню.
Она улыбнулась, и ее улыбка была скорее соблазнительной, чем милой.
— Это случилось несколько недель назад, когда мы ужинали в том ресторанчике возле рынка. Мы оба пили ликер, и в какой-то момент ты упомянул, что ломал руку.
— Запястье, — уточнил я.
— Именно это я и имела в виду.
Я вспомнил вечер, о котором она говорила, ресторан и выпивку, которую мы разделили.
Каждый из нас был в изрядном подпитии, но я все равно не помнил подобного разговора.
— В тот вечер ты также рассказал мне о Раде, — добавила она.
Рада была моей бывшей. Черт, я не помнил, чтобы говорил и о ней. Должно быть, я был намного пьянее, чем думал.
— Гребаный ликер, — засмеялся я.
Эйрин переплела свои пальцы с моими.
— Удивительно, что после перелома остался такой шрам, — заметил отец.
Я выпрямился, чтобы посмотреть на него.
— В конечном итоге мне сделали операцию, поэтому и остался шрам.
— А откуда, по-твоему мнению, он мог взяться? — спросила его Эйрин.
— Почем мне знать. Может тебе нравится резать его, когда ты скачешь на его члене.
Внимание моего отца снова переключилось — на этот раз на Эйрин.
— Он — часть меня. Могу предположить, что ему нравится очень грубая ебля.
Я не понял, к чему вел этот разговор и как он вообще возник, но когда попытался прекратить его, Эйрин ответила:
— Твоему сыну не нравится, когда ему разрезают язык, втыкают в кожу крючки и проволоку или вырезают инициалы на его плоти. Так что, я бы сказала, что он немного более сдержанный, чем ты.
Шэнк ничего не ответил.
Я тоже молчал, по-прежнему недоумевая, как мы вообще скатились до разговора о сексе.
Это была тема, которую я не хотел бы обсуждать в его присутствии, и определенно не жаждал выслушивать подробности о мужчинах, с которыми он спал. Я уже достаточно начитался об этом в его письмах.
Пока я раздумывал что сказать, то заметил, что отец продолжал пристально смотреть на Эйрин.
Затем он вдруг встал из-за стола и сказал:
— Можно поговорить с тобой наедине, Малой?
— Прямо сейчас?
— Да, блядь, прямо сейчас.
Его тон был резким.
— Пошли.
Как только он отошел от стола, я склонился к Эйрин и поцеловал ее в щеку.
— Ты не будешь против, если я оставлю тебя здесь на минутку?
Она кивнула.
— Я в порядке, не переживай.
— Скоро вернусь.
Я встретился с отцом уже на улице.
— В чем дело?
— Она мне не нравится.
Он метался между микроавтобусом и входной дверью. Его взгляд был бешеным, а движения рук были такими же хаотичными, как и перемещения его ног.
— Кто тебе не нравится?
— Эйрин.
— Тебе не нравится Эйрин?
Я не мог поверить в то, что слышу.
— Она и необязана нравиться тебе. Но она моя девушка, и ты будешь уважать ее.
Он снова подошел к микроавтобусу и остановился напротив меня.
— Она нихуя не подходит тебе, парень. Избавься от нее прямо сейчас.
— Ты что, блядь, совсем рехнулся? Ты реально считаешь, что я избавлюсь от своей девушки ради тебя?
Мой голос повысился, но мне было все равно. Я был взбешен, от того, что он вытащил меня сюда, чтобы обсудить Эйрин. И в ярости от того, что он хотел, чтобы я бросил ее. А еще меня злил сам факт того, что он вообще зациклился на ней.
— Она никуда не годится.
Его руки опустились по бокам, и он сжал пальцы в кулаки.
— Разве ты не в состоянии понять это сам, парень? Ты меня удивляешь.
— Удивляю? Чем же?
— Для начала, она знала о твоем запястье, хотя ты не говорил ей об этом.
Я вздохнул, качая головой.
— Не сомневаюсь, что говорил ей об этом. Я был пьян и мало что помню с того вечера. К тому же, в моей гостиной есть фотография, где я в гипсе. Уверен, Эйрин видела ее.
— Как много ты рассказывал ей об Игрушке? Откуда ей известно обо всех его шрамах?
— Его шрамах? — переспросил я. — С чего ты все это взял? Она же ничего не говорила о шрамах Игрушки.
— Иисусе, Малой…
Его взгляд стал таким пристальным, что я почувствовал его в своей чертовой груди.
— Говорю тебе в последний раз. Избавься от нее.
Я стиснул зубы.
— На хуй и тебя, и твои бредовые идеи.
— На хуй меня?
Шэнк рассмеялся, и на его лице проступило веселье.
— Разве ты не знаешь, что не должен так разговаривать со своим отцом? Я просто пытаюсь спасти твою задницу.
— Меня не нужно спасать.
— Малой...
— Послушай меня, — прорычал я. — Тебе никогда не нравились те, кто забирал внимание от тебя. По этой причине ты ненавидел мать Бородача и мою тоже. Диего, вероятно, не осмеливался приближать к себе никого из страха, что ты и их прикончишь.
Я понизил голос, но постарался, чтобы он понял, насколько я серьезен.
— С Эйрин все в порядке. Она — та, о ком я забочусь, и между нами все очень хорошо. Если ты не хочешь находиться рядом с ней, тогда я поменяю наши билеты, и мы улетим завтра же утром.
Он ничего не сказал, а просто продолжил смотреть на меня.
Но после медленно улыбнулся, демонстрируя мне свой полный черных зубов рот и
перестал дергать руками и суетиться.
— Не нужно менять свой рейс, — сказал он. — Пошли поедим, Малой.