Пейну нравились хорошие вещи. Его квартира была полностью переделана. Стены перекрашены в темно-синий цвет. Полы отполированы и окрашены в темный цвет, просто избегая черного. Кухня (которой он не пользовался) была по последнему слову техники — белая плитка и белые шкафы, стойка из белого мрамора, приборы из нержавеющей стали. В противоположном конце комнаты стояла его огромная калифорнийская двуспальная кровать с белым одеялом. В центре комнаты гостиная зона в темно-синих цветах и самый большой доступный плоский экран.
Он прошел на кухню, где стояло несколько бутылок алкоголя, и налил нам по стакану.
Я подошел, выпил свой стакан залпом и прислонился к стойке.
— Во что ты теперь ввязался? — спросил он, потягивая свой напиток.
— Лекс Кит удерживает Шотера.
Воздух стал заметно гуще. — Что? — спросил он, его тон стал убийственным.
Видеть ли… дело было в том… мы с Шотом были вместе. Были вместе с того момента, когда я застал его спящим у моего дома, когда мне было девятнадцать. И под «моим домом» я подразумевал заброшенный магазин, в котором я жил. Никому не было дела до этого, и я был там уже полгода. Черт возьми, к тому моменту я уже оборудовал это место телевидением и электричеством.
Я вышел из своей парадной двери, и там был он. Пятнадцатилетний, маленький, неряшливый.
— Йоу, — сказал я, пиная его криперсы (прим.перев.: Криперсы (или криперы) — это полуботинки на утолщенной подошве и с небольшой шнуровкой, еще одно их название — флатформы) своими ботинками.
Его глаза распахнулись, его тело каким-то образом перешло от сна и сидения к бодрствованию и стоянию в течение мгновения. На нем были черные узкие джинсы, белая футболка и кожаная куртка. Из тех хороших. Которые стоят несколько баксов. Он не был уличным ребенком. Или он был на улице недолго. Его лицо было худощавым, волосы светлого оттенка, которые колебались на грани каштанового, коротко подстриженные, слегка зачесанные назад, и темно-зеленые глаза.
— Что ты… — остальная часть моего предложения оборвалась, когда его рука в тумане потянулась к поясу брюк и вернулась с пистолетом. Прицеливаясь. Идеально прицеливаясь, чтобы сделать дырку мне между глаз. И его гребаная рука была тверда, как у снайпера.
— Знаю, что это нечестная игра, но я бы никогда не победил тебя в бою, — сказал он, пожимая плечами.
— Я не собирался драться с тобой, малыш, — сказал я, качая головой. — Я собирался отвести тебя позавтракать.
— Почему? — спросил он, подозрительно глядя на меня.
— Потому что я голоден, — сказал я, отворачиваясь от него и его пистолета и направляясь вниз по улице.
Я не успел пройти и пяти футов, как он зашагал рядом со мной.
— Ты знаешь, как пользоваться этим пистолетом. — Это был не вопрос. Пятнадцать, и он держал пистолет, как опытный профессионал.
— Я не вырос бы в Алабаме, не научившись пользоваться оружием, — протянул он, давая понять, что активно работал над тем, чтобы избавиться от акцента.
— Далеко от юга, — заметил я, открывая дверь закусочной дальше по улице.
— Далеко от сукиного сына, который вырастил меня, — легко сказал он, одарив официантку, которая была по крайней мере на десять лет старше его, улыбкой, которая заставила ее покраснеть. Румянцем. — Ну так что? — спросил он, просматривая меню. — Ты просто добрый самаритянин? Помогаешь бездомным детям на твоем пороге?
— Черт возьми, нет, — сказал я, качая головой. В какой-то момент я был одним из тех бездомных детей. Я знал, как важна была для них гордость. Я не раздавал подачки, если только кому-то действительно не нужна была помощь. И даже тогда, в половине случаев это было брошено мне в лицо. Таково было отношение улиц. Это было то, что я уважал.
— Значит, только тем, кто наставляет на тебя оружие? — спросил он, усмехаясь над своим меню.
— Что-то в этом роде, — согласился я, кивая.
— Так у тебя есть имя?
— Брейкер, — немедля сказал я.
При этих словах я приподнял бровь. — Ну, если у тебя может быть такое идиотское имя, как Брейкер, я могу быть Шотером (прим.перев.: игра слов Breaker — разрушитель, Shooter — стрелок, снайпер).
С того дня его так и звали.
— Чем ты занимаешься, мужик? — спросил он несколько минут спустя, копаясь в огромной куче французских тостов.
— Мне не о чем говорить в переполненной закусочной, — сказал я, скользнув взглядом по столу менее чем в двух футах от нас, за которым пожилая пара не скрывала, что они подслушивали.
На это Шотер пожал плечами. — Нужна какая-нибудь помощь?
И с того дня он действительно помогал.
Пятнадцать лет казались намного старше на улице. И это было еще старше, когда ты рос с отцом, который выбивал из тебя все любящее дерьмо всякий раз, когда выпивал. Что было ежедневно. Шотеру было пятнадцать лет, он сходил на тридцать. Резкий. Сознательный. С удивительным контролем над своими эмоциями. Возможно, даже больше, чем у меня. Он был забавным. Скор на умные замечания. И еще более быстр в пикапе. И это всегда срабатывало. Он был чертовым подростком Казанова.