Второе дыхание не открылось, как это часто описывалось в книжках, но и прекращать он не собирался. Только когда он покинет больницу станет понятно, что угроза позади. И пока этого не произошло, адские тренировки, для всех вокруг выглядящие как еле заметные подёргивания, не прекратятся.
– Давай, малыш, это же не сложно. Тётя. Ну же, скажи, порадуй тётю Таракис! Тётя. Тё-тя.
Не то, чтобы ему было жалко, но горло просто отказывалось слушаться. Выходил либо крик, либо неопределённый хрип. Заставить своё тело повиноваться всё ещё было невероятно сложно. С того дня, как больничная палата сменилась детской комнатой в большом доме, прошло уже несколько месяцев. И примерно столько же эта большая женщина работала его няней. Видимо, слишком сильно она прикипела к беззащитному и беспомощному младенцу. Настолько, что ушла с места, где работала много лет.
– Как сегодня мой мальчик? – дверь комнаты отворилась, и он почувствовал тепло, такое родное и нежное. В прошлой жизни он был обделён материнской лаской. Она умерла, когда ему было три, и, конечно, он ничего о ней не помнил. Поэтому в этот раз он наслаждался каждым мгновением.
– Неплохо, госпожа. Правда, говорить у нас пока не получается, но это нестрашно. Уверена, что он вырастет и станет невероятно умным, да, золотко моё? – пухлые пальцы отработанным движением бросились к его животу. Щекотка ему не нравилась, но сестру Таракис это, похоже, не волновало. Да и как бы он смог выказать свой протест?
– Не сомневаюсь в этом, – на смену аккуратным, но грубым и слишком толстым рукам няни пришли мамины – мягкие и тонкие. – Ты точно станешь самым-самым, радость моя.
Как же ему хотелось сказать ей, что он обязательно исполнит все её мечты и чаяния. Но проклятое тело отказывалось слушаться. Организм упорно сопротивлялся его желаниям, отодвигая всё дальше и дальше долгожданный миг. И только разум мог работать на полную, впитывая новую информацию безостановочно и на невероятных скоростях. Иногда ему даже казалось, что это не его мысли, настолько быстрыми и чёткими они были.
Местный язык он начал учить сразу после выписки из больницы, когда больше не требовалось ежедневно умирать от «тренировок», и освоил на разговорном уровне через четыре с половиной месяца. Да, сложных слов он не знал, банально потому, что никто при нём их не произносил. Но понимать окружающих это не мешало. В прошлой жизни Семён знал пять языков, включая арабский и латынь, так что его можно было назвать начинающим полиглотом, но никогда изучение чужой речи, тем более без системы и словарей, не было таким простым.
Однако, определить причину этих изменений не получалось, а потому пришлось списать всё на побочные эффекты от перерождения. Всё-таки, похоже не зря говорят, что дети всё схватывают на лету.
И, конечно, про себя и свою семью он тоже узнал немало.
Лазарис Санктус Морфей. Так его звали. Красивое имя, тут у него не было никаких претензий. Отец был известным художником, мама – преподавательницей этикета в элитном учебном заведении. На самом деле, семья была довольно большой. По отцовской линии у него было ещё два дяди, по материнской – тётя со своими детьми, жившая отдельно. В доме также проживали оба деда и прабабка, единственный человек, который был ближе него к гробовой доске. Плюс множество слуг от дворецкого и повара до прачек и самой сестры Таракис.
По факту прислуга не была особенно необходима: все вышеназванные могли позаботиться о себе сами. Но тут дело было в другом. Статус. Род Морфеев не был особо знатным, но всё равно очень известным, и иметь слуг им полагалось, как, к примеру, серьёзному человеку полагалось знать тот же этикет. Да, он переродился аристократом. А судя по тому, что на Земле дворянство почти исчезло и точно не имело таких привилегий, это всё-таки был иной мир. Что же, так было даже лучше. Не нужно было волноваться, что судьба столкнёт его с кем-то знакомым.
А ещё у него была старшая сестра, та самая фарфоровая куколка с русыми, в отца, волосами. Её звали Ланирис. И после мамы и сестры Таракис именно Лани была самым частым его посетителем. Зрелище появляющейся из-за перил пухлой моськи доставляло огромное удовольствие. Для взрослого разума она была просто маленькой девочкой, милой и забавной. И вспоминал он о том, что она старше только тогда, когда в поле зрения попадали его собственные, тонкие, покрытые вязью венок ручки.