— И открой уже эту дурацкую дверь, — потребовала она, дважды дёрнув за ручку, а после ещё, видимо, пнула дверь ногой.
Гарри даже усмехнулся от такой настойчивости и, несмотря на напрочь отсутствовавшее в желание с кем-либо разговаривать, вяло поплёлся к двери. Он сдвинул защёлку, провернул ручку и открыл дверь, за которой обнаружил раскрасневшееся лицо Виктории. А также открытую бутылку шампанского и почти пустой стакан в её руках.
— Что-то мне прямо захотелось закрыть дверь обратно, — признался Гарри, тем не менее пропуская Викторию внутрь.
— Ты слишком милый для таких грубостей, — ответила с улыбкой Виктория и, войдя в комнату Гарри, быстро устроилась на его кровати.
А сам Гарри в это время наспех вспоминал все те грубости, которые в недалёком (и далёком) прошлом совершал, и сделал однозначный вывод, что Виктория была слишком уж хорошего о нём мнения. Впрочем, разрушать её иллюзии он не собирался. Иногда чего-то лучше не знать, чем знать.
Гарри взял приставленный к столу стул, подтащил его ближе к кровати и, установив аккурат напротив наполнявшей стакан Виктории, приземлился сверху.
— Рассказывай, — вновь попросила Виктория, глядя на Гарри немного плавающим, но вместе с тем явно обеспокоенным взглядом.
— И что рассказывать? — переспросил Гарри, стараясь не встречаться с ней глазами.
Скрестив поверх спинки руки, он опёрся на них щекой и упёр свой взгляд в стену.
— Всё, что посчитаешь нужным, — пояснила Виктория и сделала пару глотков. — А начать можешь с того, почему вернулся из школы с лицом даже мрачнее, чем у Нормана, и сразу умчался в свою комнату. Да ещё и заперся в ней изнутри.
Гарри слабо улыбнулся.
— Я, конечно, могу рассказать, почему половозрелый подросток может запираться в своей комнате один, но как-то сильно сомневаюсь, что это подходящая тема для разговора с мачехой, — шутливо сказал он, надеясь увести беседу в сторону от серьёзных тем.
— Что ж, если причина твоих печалей в том, что тебе никто не даёт и довольствоваться остаётся только рукой, то я готова обсудить и это, — в схожей манере ответила Виктория. — Но мы оба знаем, что собака зарыта где-то в другом месте, — добавила затем серьёзней она. — Так что кончай придуриваться и выкладывай свои проблемы.
— «Всё, что посчитаешь нужным», — повторил Гарри её слова. — Так ты сказала.
— Да, — подтвердила Виктория. — «Посчитаешь нужным», а не «захочешь».
— И в чём разница? — поинтересовался Гарри.
— В том, что ты можешь решать, как именно мне о своих проблемах поведать, — пояснила Виктория, вновь отпив шампанского, — но не решаешь, рассказывать ли мне о них вообще.
— А это уже попахивает психологическим насилием над ребёнком, — заметил Гарри.
— Подай на меня в суд, — невозмутимо предложила Виктория.
Гарри снова заулыбался.
— И что, у меня нет вообще никаких шансов убедить тебя, что у меня всё путём, и уговорить оставить меня одного? — с лёгким налётом обречённости спросил он.
— Ни единого, — весело ответила Виктория.
Гарри недовольно почесал затылок и, подперев рукой подбородок, таки посмотрел Виктории в глаза.
— Что с тобой, Гарри? — спросила она, нисколько не скрывая снедающего её волнения.
— Я не знаю, — честно ответил Гарри. До конца он уж точно всего не знал. Или, по крайней мере, не понимал. — Но мне страшно, — признался следом он. — Очень страшно.
— Почему? — подалась вперёд Виктория, поставив стакан на тумбу рядом с бутылкой. — Что случилось?
Гарри открыл было рот, чтобы что-то ответить, но тут же закрыл его обратно. Не мог. Он просто не мог ей рассказать. Но…
Гарри вёл отчаянную борьбу с самим собой, силясь подобрать те слова, которые бы описали его состояние, но не раскрыли бы всей сути. Полуправда, которой бы он мог поделиться, а Виктория могла бы принять.
— Мне кажется, я теряю над собой контроль, — глубоко вдохнув, заговорил наконец Гарри. — Это сложно объяснить, но моё тело… В некоторые моменты оно словно бы и не моё. На меня накатывает… нечто… Нечто нехорошее. И я боюсь сделать что-то нехорошее с другими. Я словно бы вернулся в детство, — опять усмехнулся Гарри, но на сей раз очень и очень горько. Параллель неожиданная даже для него самого. Но при этом до боли подходящая. — Первые годы после… ну ты знаешь, — не захотел он сейчас озвучивать это вслух. — Тогда я испытывал нечто похожее. Совершенно не контролировал свои эмоции. Постоянно истерил, кричал на всех и вся и ломал вещи. Много вещей. Это было… ужасно, — подобрал он после недолгих раздумий наиболее подходящее слово. — И только всё стало налаживаться. По-настоящему налаживаться. Друзья, девушка, я… Нормальный я… И всё опять по новой. Бесит, — подвёл итог Гарри и вновь опустил голову, уткнувшись лбом в предплечья.