О Мелькор!- думал мальчик,- ну почему я должен с таким усилием искать себе пропитание, бродить в мокром темном лесу, сидеть часами в засаде? То ли дело братья - сидят в большой столовой, едят лангустов, запивая их белым вином. И их не рвет каждый раз после еды. Почему я такой?
Здесь его опять скрутило. Вскоре тазик был полон, и слуга удалился так же тихо и незаметно, как и вошел. Он упал на спину, упершись глазами в высокий стрельчатый потолок. Его личная столовая больше напоминала камеру, каменные стены которой были затянуты кое-где в изорванные остатки древних шелковых обоев. Исцарапанные, измазанные кровью жертв, они были невероятно толстыми и прочными, что бы ни единого звука не долетало в коридор, когда он начинал трапезу. Одно маленькое узкое окошко под потолком, забранное чугунной решёткой совсем не пропускало свет, и было скорее данью вентиляции, чем как средство освещения. Тем более, что в освещении он и не нуждался. Мебели не было, да вообще ничего не было, кроме стен, двери и окна.
Младшего лорда просят пройти в особую гостиную,- пискнул домовик и резво ретировался из нехорошего места.
Мальчик поднялся, отряхнул дорогие брюки и гордо распрямил плечи, немного откинув голову. Длинные темные локоны упали густой волной за спину. Родичи не так часто его призывали, значит, есть интересный разговор. Что на этот раз? Очередной колдмедик или аврор с парой некорректных вопросов к представителю старинной аристократической семьи? Кажется, эти были последними его приличными блюдами за прошедший месяц, такие смелые... пока не увидели его клыки. И наивные. Понадеялись на цепь, которой он был прикован к чугунному кольцу, в свою очередь утопленному в гранитную стену. Они почему-то решили, что она удержит его расшалившуюся фантазию. Впрочем, оба были просто милашками, на его вкус. Настоящие волшебники!!!
Он незаметно провел кончиком языка по губам, вся ненужная кровь была уже извергнута, тончайшая энергия магии успешно поглощена. Значит, он опять открыт для общения. В гастрономическом смысле.
Эти коридоры никогда не кончатся, - он в десятый раз завернул за угол, оскалившись на нерасторопного охранника, сделав ложный выпад к его шее.
Тот взвизгнул и, смешно выкинув руки вперед, бросился бежать. Мальчик усмехнулся людской глупости. Идиот – он обычный сквиб, и не представляет интереса для его желудка. Ему нужны маги, ведьмы, колдуны, все равно кто, лишь бы наделенные силой волшебства, которой он и питался, оставляя высосанные бледные трупы, в крайнем случае, сойдет и домовик. При мысли о последних, он тихонечко взвыл: отец запретил кидаться на слуг. В наказание обещал лишить сладкого по воскресеньям.
В поместье было тихо. Все обитатели, предупрежденные заранее о его выходе, попрятались, и даже портреты в гостиной пустовали. Ну, это они зря. Ну хорошо, ну было пару раз, ну в детстве, ну сдуру, ну просто кушать хотелось.
Ветвь Блэков тогда лишилась всех маркизов восемнадцатого века, а он еще долго выковыривал из зубов обрывки старинных холстов и, к тому же, не наелся.
Двери сами собой раскрывались ему навстречу, ненавязчиво указывая дорогу. Вздрогнул: они уже близко. Сквозь тело прошел острым кинжалом сладостный импульс - вот она, магия. Еще парочка покоев, и он в нирване.
Стоять. Глаза в пол. Руки за спину.
У самых дверей комнаты, являющейся своеобразным пограничным пунктом, его остановил голос отца. Мальчик, явно насмехаясь, склонил голову. Темно-агатовые глаза блеснули. Родичи изрядно нервничали: матушка крутила в напряженных руках измятый платок, с тревогой вглядываясь в его еще утром залитую кровью последней жертвы белоснежную рубашку; отец больше доверял фамильному мечу, нацелив клинок ему в район шеи. Определенно, они сегодня были настроены поговорить по душам. Мальчик отметил еще парочку широких плеч специально вызванных охранников. Вот они привычно заломили ему руки за спину и, бросив на колени, заставили упереться лбом в пол.
-Я вас внимательно слушаю, - изящно попытался пропеть он.
На всякий случай дернулся, но пришлось подчиниться. В раннем детстве он сделал несколько попыток загрызть родственников, после чего их взаимные чувства немного охладели, и его предпочитали постоянно держать в подземельях необитаемого крыла. Хотя у него, согласно статусу, были богато обставленные спальня, столовая и множество других покоев. Также собственный штат прислуги, периодически обновляемый, если охота не приносила результата. И все же, мальчик был одинок.
В детстве он часто плакал, просился в семью. Каждый раз давал обещания быть хорошим, но кончалось все до банальности просто - его втаскивали обратно в подвал, при этом он волок за собой очередную служанку или припозднившегося гостя с перекушенной шеей. В этот момент карие глаза были абсолютно безумно-спокойными, словно малыш своровал конфетку и не особо мучился совестью по поводу похищения.
Отец сорвался на шестом году его жизни, поняв что от проклятий и ядов толку мало. Он попытался сам убить ребенка, через день попытался еще раз. И через месяц. Мальчик кушал хрустящие цианидом сахарные булочки и нежно улыбался. Ловкий, невероятно изворотливый, он ужом выгибался под ударами кинжалов наемных убийц, показным страхом уводил их в свои темные переходы. Однажды отец, доведенный до отчаянья, приобрел в маггловской лавке вещь, названную мамочкой пистолетом. Тогда мальчику было действительно плохо - две серебряные пули застряли в голове. Но он выжил, и с тех пор начал относится к отцу с недоверием. Мамочка терпела дольше всех, проводила с ним беседы. Поила всякой гадостью, отчего у него то выпадали зубы, то открывался страшный понос. С годами, разуверившись в её методах, он просто кидал склянки о стену и огрызался на мольбы продолжить лечится. К трем годам его уже основательно залечили. Конечно, он выпил несколько десятков банок каких-то отвратительных зелий, от коих из ушей и ноздрей несколько дней выбегали пауки и сколопендры, приложился ко всевозможным светлым и темным артефактам и, как следствие, разорвал двух нерасторопных экстрасенсов. При ритуале изгнания мозгошмыгов рухнула малая башня. Тогда у него случился первый выброс магии. Ему меняли кровь, чем-то накачивали мозги, несколько раз погружали в транс, но все заканчивалось одним: он испытывал еще больший голод. Голод драл на части его нервные окончания, заставляя уходить в свой очередной загул. Его гнала неутоленная жажда магии. Вобрать в себя, вгрызться, закачать её в себя, в свои вопящие клетки и забыться на полу в своем восточном крыле до следующего приступа.
В комнате нарастало напряжение. Наконец, они заговорили. Из всего набора бесчисленной белиберды сын понял, что его направляют в какую-то колонию, и он должен быть благодарен, что не на эшафот. Хотя этого он, конечно, не минует, но разве что только в отдаленном будущем.
Надо же - папочка оптимист! Противно. Погано. Мерзко. Как и все их душеспасительные беседы, воспитание. О Моргот. После того как он обескровил пятого психоаналитика, они почти прекратили доставать его вопросами о недопустимом поведении, а сегодня принялись за старое. Мать рыдает, отец орет - все как всегда.
Да пошли вы, со своим…- не договорив и недодумав, он уже хотел вернуться в свое родное подземелье.