Драко Люциус Малфой угрожающе уставился на заикающегося волшебника, в раздражении вздернув правую бровь. Тот понял, что увиливать так же опасно, как и сказать правду.
Этот ребенок - существо, не принадлежащее нашему миру. Он - порождение древней религии и, согласно законодательству о регулировании численности подобных объектов, подлежит немедленному уничтожению.
МЕРЛИН!!!
Громко хлопнув дверью, отец вышел вон. Медик взглянул на мать. В её глазах стояли слезы.
А если его вылечить? У моего мужа столько возможностей, связей, денег. Наука сейчас так продвинулась в изучении болезней!
Это не болезнь, и даже не проклятье. Это его сущность. Насколько я осведомлен, статус вашей крови – магглорожденная волшебница, я не ошибаюсь?
Она молча покачала головой.
Чудесно. Тогда вы должны знать, хотя бы в общих чертах, чисто человеческую науку, как её… – Он задумался, перебирая пухлыми губами, забормотал непонятные слова, потом хлопнул себя по лбу: – Селетика! Или геметика? Ладно, не важно. Вы никогда не задавались вопросом, почему на протяжении многих веков, наше магическое сообщество так рьяно отстаивало чистоту крови? Нетерпимо относилось к любому вторжению извне, нет? Я не столь верный сторонник подобной теории, ведь сейчас за это даже преследуют, но доля истинны все же в этом была. Наша история сформировалась несколько веков назад, после окончательного разгрома старой религии. Надеюсь, вы изучали основы зарождения магии. Первобытным существам тогда пришлось сильно изменится, эволюционировать – тоже маггловское слово, но надеюсь, мы понимаем друг друга.
Подождите, уважаемый доктор, при чем здесь история? Мы говорим сейчас о ребенке!
Но медик не обратил внимания на её волнение и продолжил говорить тоном раздраженного учителя.
Именно чистокровные семьи хранили покой общества, не позволяя разрушить оное. Однако, ваши демократические воззрения, поддерживаемые столь активно полукровками и любителями поэкспериментировать с маггловской расой, и возымевшие такую силу, сделали возможным засорение нашего мира не только ненужными , но и сугубо опасными элементами. Я уже повторяюсь, но все дело в генерике.
Если вы сейчас не скажите в двух словах, почему мой ребенок должен быть убит, я вас разорву!
Вы виноваты.
Гермиона сидела, сжав в кулаки побелевшие пальцы, и пыталась унять нервную дрожь. Её плечи тряслись, спина согнулась.
Почему?
Кровь. Кровь древних волшебников времен Эдды и короля Артура. Она полностью ушла в людей, затерялась в грязнокровных венах. Именно магглы могут передавать эту наследственную каплю, что они и делали на протяжении весьма длительного времени. Вы, как представитель того мира, являетесь носителем этого гена. Вспомнил – генетика! Именно по этой причине так ярко проявились ваши магические способности, что в конечном итоге помогло вам прочно обосноваться в магическом обществе. К сожалению, отрицание древних сил не исключает их существования. Теперь применительно к конкретному ребенку: в нашем мире уже появлялись подобные индивиды, одержимые идеей всевластия. Вы знали одного из них, а он, как и ваш мальчик, был наполовину магглом. В нем так же был ярко проявлен ген древней религии, делавший его чудовищем. Наши силы сдерживания тогда упустили столь вопиющий факт его существования, и это почти привело магический мир к хаосу. В целях избежания подобного был издан секретный циркуляр, обязательный для всех колдомедиков, о полном и немедленном уничтожении подобных существ, вне зависимости от их возраста, пола и положения в обществе. Перед циркуляром все равны.
Он прошел мимо застывшей от ужаса матери и вынул волшебную палочку.
Отвернитесь! Поверьте, я глубоко сочувствую вам.
Он вздохнул, мысленно сосредотачиваясь для непростительного заклятия.
Ава́да Кеда́вра!
Зеленый луч ударил в спину колдмедика, отчего тот непонимающе ойкнул и упал ничком, по инерции задев колыбель. Гермиона стояла неестественно прямо, с перекошенными в безобразной гримасе губами. Вытянутая рука с зажатой палочкой едва дрожала. Малыш, упавший на пол, тихонько заплакал в тесных пеленках, взбрыкнул ножками и неожиданно освободился. Гермиона остановившимся взглядом наблюдала, как он подполз к мертвому телу, и принялся жадно слизывать струйки крови, что сочились из пробитой насквозь груди.
Двенадцать лет. Дай мне двенадцать лет, и я больше ничего не попрошу в этой жизни. Я буду всем, чем ты захочешь. Тебе не нравится мое общение с друзьями – у меня их больше нет. Раздражают мои интересы вне семьи - я забуду о внешнем мире. Принципы, убеждения – неважно, скажи мне, какой я должна быть, и я буду. Только сохрани его. Он же твой сын.
Мой сын умер при рождении. Ты сейчас торгуешься за своего имбецила. Но я принимаю твои условия. Двенадцать лет он будет получать все необходимое, кров, еду, защиту. И общение, по мере возможного. Не требуй от меня большего. Пока.
Двенадцать лет как один день, наполненный отчаяньем. Когда позволяли обстоятельства, она тайком приходила в гостиную, переоборудованную для встреч, прижимаясь лбом к решетке и вслушивалась, как кричит и стонет в безумии Мерлин где-то в далеких невидимых подземных камерах. Не в силах переносить его сумасшедшие вопли, она однажды взяла с собой и принялась вслух громко читать свою любимую книгу - «История Хогвартса».
И произошло чудо, он затих и, хотя по-прежнему старался не показываться матери на глаза, сел у двери с другой стороны внимательно впитывая услышанное. Между ними в ту ночь установилась невидимая, но прочная связь, и когда уже на рассвете Гермиона, протерев покрасневшие глаза, закончила первую главу, Мерлин попросил почитать ему еще. На отказ он мгновенно подскочил к решётке, просунув сквозь чугунный узор руки, цепко схватил книгу. Мать отшатнулась в испуге - в этот момент он был страшен, его лицо исказилось безобразной маской, губы дрожали, ноздри расширились.
Отдай, - тихо прошипел он.
Конечно,- с трудом приходя в себя, прошептала она.- Только ты читать не умеешь.
У меня есть учителя.
Он попытался протащить довольно толстый фолиант к себе, но попытка не увенчалась успехом.
Иди ко мне, - тихо проворчал он, и книга исчезла, появившись уже по ту сторону решетки. Мэрл победоносно ухмыльнулся и исчез, оставив онемевшую от столь сложного волшебного действия мать в растерянности. На следующую ночь книга дожидалась её на кофейном столике.
Я прочитал, - капризно сообщил Мерлин. - Принеси ещё.
Гермиона улыбнулась.
Все две тысячи страниц?
Две тысячи двести сорок две. Плюс тридцать пять страниц, где я чиркнул свои комментарии, со ссылками на более древние источники. Это издание неполное…. Мам? Тебе плохо?
Рассматривая, как побледневшая родительница лихорадочно листает «Историю Хогвартса», Мэрл обеспокоено вцепился руками в решетку, приложив лицо к сложным корявым завитушкам. Действительно, в книгу было вложено эссе с выписанными каллиграфическим почерком дополнениями, применительно к каждой главе.
Но это, – тихо пробормотала она, - это же древнемагический язык. Откуда ты можешь знать его?
Мэрл состроил очаровательную полуулыбку.
Секрет.
Она помнила этот миг даже сейчас, когда его полумертвого несли к поезду, - он улыбнулся, и она поняла, - за сплетенной преградой стоял гениальный мальчик. Её продолжение, её боль, её счастье.
Так ты принесешь мне еще книги? Много книг!!!!
За год он проштудировал всю обширную библиотеку поместья, проглатывая по несколько книг за одну ночь. Он успевал еще оставлять на полях свои соображения, большей частью критические. Иногда просто писал ругательства, иногда рисовал крошечных человечков, обернутых в цветочные лепестки, с удивительно злыми выражениями лиц. Решетку из соображений безопасности они не открывали, и пухлые тома мать подсовывала в щель между полом и нижней перекладиной. Говорил Мерлин мало, в основном отрывисто, пряча глаза. Всегда требовательно, жестко. Если в чем-то не соглашался с матерью, в отместку заставлял мебель в гостиной выплясывать дикий танец, рвал толстые портьеры, одним взмахом ресниц рассекая прошитую серебром парчу с геральдическим шиповником и лилиями, оставляя длинные от потолка до пола полосы. На взмахи волшебной палочки матери только криво усмехался, невольно вступая с ней в маленькие дуэли. Десятки заклинаний «Репаро» носились взволнованными птичками по гостиной, им в ответ летели стекла окон, обращались в клочки уже прочитанные книги, сам собою вспыхивал ковер. Мэрл, так он звал себя для краткости, забавлялся, наблюдая как мамочка бегает, исправляя последствия его игр. Его смешила эта глупая беспомощность. В очередной раз подняв любимое кресло отца, он разбил его в щепки, уронив из-под потолка на пол и сморщил нос.