Несмотря на сохраняющееся мнение о том, что фильм ужасов - это изгойский жанр, за последние десятилетия он был достаточно подробно изучен учеными, и хотя область ремейков не вызывает такого же академического интереса, она все же стала предметом нескольких проницательных и убедительных исследований. Тем не менее, пересечение этих двух форм еще не получило должного внимания. Я стремлюсь заполнить этот пробел, опираясь на существующие исследования, чтобы разработать единый подход, тесно объединяющий отдельные фильмы, жанр и ремейк.
В них можно увидеть текстовые взаимодействия, а также тематические разрывы и преемственность, и проследить исторические траектории культурных страхов через их чудовищные воплощения. Будучи ремейками ужасов, все фильмы, представленные в данном исследовании, преследуют, казалось бы, противоречивые цели: быть тем же самым, но другим, и быть тревожным, но знакомым. Это противоречие несет в себе значительный потенциал для исследования и обещает глубокий взгляд как на одну из форм, так и на их сочетание.
Подход: Отслеживание
дискурса
монстров
Отслеживание дискурса монстра в различных итерациях, а точнее, версиях одного и того же фильма, требует методичного сравнения того, как изображается монстр. Для того чтобы позиционировать монстра в дискурсах, выходящих за рамки самого повествования, его необходимо соотнести с культурным контекстом. Динамика между монстром и нормальностью, представленная в предыдущем разделе, представляет собой удобную отправную точку для такого рассмотрения. Она дает два основных критерия для анализа и ряд последующих вопросов: во-первых, что такое монстр, откуда он взялся, что он делает и как его победить, если победить вообще? Во-вторых, что такое нормальность, как она конструируется в фильме, и какие аспекты общества подчеркиваются или упускаются, учитывая исторический и культурный контекст?
Я должен подчеркнуть, что суть этого анализа не в разработке таксономии монстров, в смысле составления каталога типов и характеров, а также списка изменений между итерациями. Такой перечень мало что даст для нашего понимания этих фильмов.1 Вместо этого я пытаюсь понять, как монстр конструируется и трансформируется, как он реагирует на культурные страхи или формирует их, и на какие дискурсы различий монстр опирается через повторное использование маркеров.
Инструментарий для этого подхода будет заимствован из известных теорий рогов. Хотя фиксированные критерии сравнения всегда рискуют не охватить индивидуальные вариации, они представляют собой отправную точку, на основе которой при необходимости могут быть разработаны более точные кри- терии. В качестве общего примера Вуд упоминает ряд социальных объектов, которые попадают в нарративы ужасов в качестве чудовищных воплощений, таких как "женщина", "другие культуры" и "альтернативные идеологии или политические системы" (74). Аналогичным образом Коэн утверждает, что монстры собираются из фрагментов (11), и что "чудовищное различие, как правило, культурное", политические, расовые, экономические, сексуальные" (7). В качестве более конкретного примера Бискинд выводит идеологию фильмов о монстрах 1950-х годов из их изображения власти, то есть взаимодействия правительства, военных и ученых, а также других групп и факторов (см. Бискинд 121-22). Эти и подобные подходы, хотя и не лишены недостатков, предлагают ряд возможных факторов для анализа отдельных фильмов. Как широкие категории, нормальность и все системы, которые устанавливают и поддерживают ее на диегетическом уровне, и монстр, независимо от того, приходит ли он изнутри или снаружи, работают для всех возможных нарративов ужасов.
Далее, с учетом этих факторов, можно противопоставить различные версии монстра и повествования, в которые он встроен. В центре анализа будут транспозиции, которые выводят гипертекст ремейка из его гипотекста, если воспользоваться терминологией Женетта, такие как трансмотивации, амплификации и редукции. Изменение мотивов монстра - от понятных до нечеловеческих и злых - или смещение баланса с нормальностью может радикально изменить возможные смыслы повествования. Изменения как монстра, так и нормальности могут быть прочитаны в контексте социальных изменений между итерациями, с учетом обстоятельств производства, где это уместно. Хотя внетекстовые детали не должны отвлекать от чтения или заслонять текст, обстоятельства производства являются частью системы и практики культурного производства и повторения, которые, в конечном счете, и являются объектом анализа. Исходя из этого, можно выявить общие тенденции, чтобы сделать выводы о работе жанра и индустрии. Что касается итогов, то, вероятно, некоторые элементы того или иного монструозного дискурса сохранятся, благодаря устойчивой связи с константами американской культуры, в то время как другие будут неразрывно связаны со своим историческим/культурным моментом и, следовательно, изменены или полностью удалены.