— Можешь исполнить моё последнее желание? — сравняла нас в статусе одним обращением, хотя я деревенская кухарка, а он какой-то там военачальник армии монстров.
Он застыл, по шлему не понятно, о чем он думает, что несколько напрягает.
— Значит, отвечать на мой вопрос ты не собираешься? — судя по интонации, он такого поворота не ожидал, но зато спокойно принял равенство, между нами, по статусу.
— Нет, и ты задал три вопроса, а не один. На которые, кстати, я тоже не собираюсь отвечать, — совсем обнаглев, поправила его.
— Женщина, — разозлился снова, сжав рукоять меча, и всем корпусом подался ко мне, не достающей ему даже до подмышек.
Это что, у них ругательство такое? Или он намекает, что я старо выгляжу?
— Желание, последнее желание исполнишь? — совсем обнаглев, нервно облизала пересохшие от ветра губы. — У нас в тюрьмах не принято отказывать в последнем желании людям, идущим на смертную казнь.
О том, что это желание касается исключительно меню последнего ужина, решила утаить, слегка вызывающе смотря на военачальника. Я ожидала многого, но не довольно жуткого смеха. Так злодеи в сказках смеются, вот точно так!
— И чего же ты хочешь, женщина? Чтобы я тебя пощадил? — вон сколько снисходительности в голосе, что аж бесит.
Сам же нарывается, не виновата я!
— Ты что тупой? Какое тогда это последнее желание?! — вырвалось у меня, а страшный металлический монстр на мгновение застыл.
Почему-то уверена, что осталась с головой в этот момент только потому, что ему интересно, что я хочу пожелать.
— Так чего же ты хочешь? Чтобы я пощадил твоих родных? — угадала, разозлился чуток.
— Нет, о том, чтобы они никогда не встретились с вами, я уже позаботилась.
— Так чего ты хочешь тогда, женщина? — он ступил шаг ко мне, почти приперев своим огромным телом к дереву.
Чешуйки на броне вот-вот порвут мою бедную кожу, но не это страшит меня. Понимая, насколько я мелкая по сравнению с ним, заставляет меня ещё больше нервничать. Тяжело выразить свое глупое желание, даже если оно, как планирую, спасет мою жизнь. Вместо того чтобы твердо сказать, испуганно шепчу:
— Поцелуй.
— Что? — в ту же секунду послышалось от монстра.
Кажется, он не расслышал, или попросту не поверил моим словам. Вот и как мне это снова произнести вслух? Мандраж от первой попытки ещё не прошел. Глотаю воздух ртом и резко втираю ему заранее заготовленную историю:
— Мне девятнадцать, у большинства девушек из моей деревни уже дети есть, а я ни с кем ни разу не целовалась. Не хочу умирать, по крайней мере, не целованной.
Вот, сказала и сама себе не верю, у меня должно было быть глупое и простое лицо и интонация простушки, а получилось очень быстро и неправдоподобно. Стоит монстр напротив меня, и, что-то мне подсказывает, что он в шоке. Через какое-то время военачальник отошел от шока и выдал:
— Ты хочешь поцеловаться? Со мной?
И тон у него такой, что я не выдержала и с горящими от стыда щеками ляпнула:
— А ты тут ещё кого-то кроме себя видишь?!
Вторая волна шока накрыла монстра, и я уже жалею, что кинжала или ножа у меня нет, уже бы прирезала его. Потом он снова засмеялся и отошел на шаг с целью оценивающе оглядеть меня с головы до пят.
— Ты не боишься меня? — как-то снисходительно спросил.
— Боюсь, но ты же все равно меня убьешь. Так почему же не исполнить свое последнее желание?
— А не боишься, что я захочу большего? — наклонился почти к моему лицу, и металлическая рука убрала прядь волос с лица.
— Многие хотели, — оскалилась, убирая металлическую клешню от лица, — хотелка ломалась.
— И что же, правда, не целовалась никогда? — голос полный иронии.
Неужели понял, что я хочу сделать? Да нет, судя по тому, что я о нем знаю, логика явно не его конек.
— Нет.
— А не боишься целоваться с монстром? — опять этот снисходительный тон, который в конец меня выбешивает.
— Да что ты ломаешься, как баба? — фыркнула, понимая, что мой план сыграть в простушку пошел к черту, и надо хоть как-то заставить его снять шлем.
Пытаюсь схватить шлем и снять его, но меня хватают за запястья, больно сжимая их.
— Или что, ты боишься маленькой беззащитной девушки? — спрашиваю, ухмыляясь и играя на его нервах и гордости.
Он внезапно отошел на шаг и одной рукой скинул свой шлем. Ветер развеял длинные черные волосы, мужское лицо, изуродованное шрамами и гримасой злости. Самый большой шрам пересекает наискось все лицо. Когда-то он был безумно красив, но теперь лицо огрубело, и о былой красоте напоминают лишь черные выразительные глаза и немного полноватые губы. На правом ухе висит серьга из золота, напоминающая лезвие тонкого меча. С виду обычный человек, вот только кожа сероватого оттенка. Может быть, он ожидал от меня удивления или, что наиболее вероятно, отвращения, однако я уже видела его, причем не только без одежды, но и даже слегка мертвым. Меня вообще теперь ему будет трудно удивить. Хорошо, что он не знает, что кроме его кабинета я и в спальне побывать успела.