Майкрофт слушал внимательно, молча.
– Я хочу знать вот что, – сказала Джин. – Насколько верно, что жена наследует Эберкромби? Я не хочу кучи хлопот ради ничего. И, кроме того, Эрлу меньше двадцати одного года. Я думаю, что на случай его смерти лучше всего… ну, позаботиться обо всем предварительно.
Несколько минут Майкрофт сидел неподвижно, спокойно глядя на нее. Затем набил табак в трубку.
– Джин, – сказал он, – я дам вам один совет. Он бесплатен, без всяких хитростей.
– Не утруждайте себя, – сказала Джин. – Я не хочу тех советов, которые бесплатны. Я хочу тех, за которые плачу.
Майкрофт состроил гримасу:
– Вы исключительно мудрый ребенок.
– Хотела бы… Зовите меня ребенком, если вам нравится.
– Но что вы будете делать с миллионом долларов? Или двумя, которые, как я понимаю, вам достанутся?
Джин уставилась на него. Конечно, ответ был очевиден… Или нет? Она пыталась найти ответ, хотя внешне это никак не проявилось.
– Ну, – сказала она неопределенно, – мне хотелось бы автомобиль, несколько красивых платьев и, может быть… – внутреннее зрение вдруг нарисовало ей круг друзей. Приятных людей, как мистер Майкрофт.
– Если бы я был психологом, а не законником, – сказал Майкрофт, – я предположил бы, что куда больше двух миллионов долларов вы хотите иметь папу и маму.
Джин вспыхнула:
– Нет, нет! Я не хочу их вообще. Они умерли.
Для нее родители были мертвы. Они умерли в тот миг, когда оставили ее на биллиардном столе в таверне «Старый Ацтек».
Джин сказала раздраженно:
– Мистер Майкрофт, я знаю, что вы желаете мне добра. Но сделайте все-таки для меня то, что я хочу.
– Я скажу вам это, – произнес Майкрофт, – потому что если не я, так кто-нибудь другой все равно скажет. Собственность Эберкромби, если не ошибаюсь, регулируется собственным гражданским кодексом… Давайте посмотрим, – он повернулся и нажал кнопку на столе.
На экране появился каталог центральной юридической библиотеки. Майкрофт выбирал, сужая круг. Через несколько секунд он имел полную информацию: «Управление собственностью начинается с шестнадцати лет. Вдова наследует как минимум пятьдесят процентов, а если в завещании не указано иное, то все состояние».
– Прекрасно, – сказала Джин. Она вскочила. – Это все, в чем я хотела убедиться.
Майкрофт спросил:
– Когда вы отправляетесь?
– Сегодня днем.
– Мне не следовало бы говорить вам, что весь этот план… ну, аморален.
– Мистер Майкрофт, вы душечка. Но у меня нет никакой морали.
Он склонил голову, пожал плечами, затянулся.
– Вы уверены?
– Ну… да, – Джин немного подумала. – Я полагаю, что это так. Вы хотите, чтобы я углубилась в детали?
– Нет. Я думаю, то, что я хотел сказать, прозвучало бы так: уверены ли вы, что знаете, чего хотите от жизни?
– Несомненно. Множества денег.
Майкрофт усмехнулся.
– Ответ на самом деле не слишком хорош. Что вы купите за свои деньги?
Джин почувствовала, как в ней растет иррациональная злость.
– О, много чего, – она повернула к выходу. – Сколько я вам должна, мистер Майкрофт?
– Десять долларов. Передайте их Руфи.
– Благодарю вас, мистер Майкрофт, – Джин торжественно удалилась.
Уже в коридоре она с удивлением обнаружила, что на себя злилась не меньше, чем на мистера Майкрофта… Он не имеет права заставлять людей задумываться над собой. Но это не было бы так плохо, если бы она еще раньше не начала чуть-чуть задумываться.
Но все чепуха. Два миллиона это два миллиона. Когда Джин разбогатеет, она вызовет мистера Майкрофта и спросит, действительно ли он считает, что это не стоило небольших прегрешений.
А сегодня – вверх, на станцию Эберкромби. Джин вдруг почувствовала волнение.
3
Пилот грузовой баржи Эберкромби проявлял настойчивость:
– Сэр, я думаю, вы делаете ошибку, что берете с собой такую хорошенькую юную леди.
Он был коренастым человеком за тридцать, немало повидавшим на своем веку и потому самоуверенным. Редкие белокурые волосы покрывали его череп, глубокие морщинки у рта придавали ему циничное ехидство. Веббарда, главного управляющего Эберкромби, разместили на носу, в специально сконструированном отсеке. При его телосложении обычные устройства сети не были способны обеспечить защиту от перегрузок: он плавал по шею в баке, наполненном эмульсией той же плотности, как и его тело. Джин еще не приходилось видеть такого толстого человека.
Пассажирской кабины на барже не было, и Джин устроилась рядом с пилотом. На ней было скромное белое платье, белая шляпка без полей, серый с черными полосами жакет.
У пилота мало нашлось хороших слов о Станции Эберкромби.
– Ну, как не стыдно брать такого ребенка, как вы, прислуживать таким, как они… Почему они не выбирают среди себе подобных? Обе стороны несомненно были бы довольны.
Джин простодушно сказала:
– Я не собираюсь там быть очень долго.
– Это вы сейчас так думаете. Но Станция засасывает. Через год вы будете такой же, как все остальные там. Достаточно самого тамошнего воздуха, чтобы нормального человека стошнило: густой, сладкий, как оливковое масло. Что до меня, я никогда не вылезал бы из баржи, будь на то моя воля.
Пилот облизнул губы и направился к своему сидению.
– О, там вы будете в полной безопасности, – бормотал он. – По крайней мере от тех, кто уже провел на Станции некоторое время. Вам, может быть, потребуется увертываться от нескольких свеженьких, которые только что с Земли… После того, как они поживут на Станции, что-то в их мыслях меняется, и они плевать готовы на лучших земных девушек.
– Гм… – Джин поджала губы. Эрл Эберкромби родился на Станции.
– Но я много об этом не размышлял, – сказал пилот.
Так трудно, думал он, взывать искренне к здравому смыслу ребенка, такого юного, такого неопытного. – Я имею ввиду, – продолжал он, – что в этой атмосфере вы перестанете следить за собой. Очень скоро вы будете выглядеть как остальные – и никогда не захотите оттуда улететь. Некоторые даже не в состоянии уйти – они, даже если захотят, не смогут ходить по Земле.
– О, я думаю, что со мной такого не случится. Это не мой случай.
– Это засасывает, – повторил страстно пилот. – Слушай, крошка, я знаю точно. Я вожу грузы на все станции. Я вижу, кто туда приходит и кто уходит. На каждой станции свои причуды, и вам этого не избежать, – он непроизвольно фыркнул. – Может быть, я сам поэтому немного того… Вот, например, Станция Мадейра. Гомики. Вычурность. Платьями шуршат, – он сделал рубящий жест пальцами. – Такова Мадейра. Вы не можете знать много об этих вещах… Но возьмем гнездо Балчестера, возьмем девку Мерлин, возьмем Звездный Дом….
– Но некоторые станции всего лишь курорты, места для увеселений.
Пилот нехотя признал, что из двадцати двух курортных спутников добрая половина столь же обыденна, как Майами-Бич.
– Но другие… О, Моисей! – он закатил глаза. – И Эберкромби худшая из них.
Наступило молчание. В иллюминаторе исполинским шаром плыла Земля – зеленая, синяя, черная, белая. Солнце – блистающая в бешенстве дыра чуть пониже. Впереди сверкали звезды и ряд ослепительных синих и красных огней.
– Это Эберкромби?
– Нет, это Храм Масонов. Эберкромби дальше и немного в стороне от нашего курса… – пилот посмотрел на девушку неуверенно, искоса. – Теперь слушайте, девочка! Я не хочу, чтобы посчитали меня за нахала. Хотя, может быть, я нахал. Но если вы так нуждаетесь в работе – почему бы вам не вернуться со мной на Землю? У меня прекрасная хижина на Лонг Бич. Ничего экстравагантного, но она на берегу, и это лучше, чем работать на компанию случайных уродцев.