А ведь этот дом должен был стать для них крепостью, убежищем от мира, сделавшего его состоятельным язвенником, этакой тихой гаванью, подальше от городских тягот. Мэгги выращивала бы здесь розы, а дети могли бы дышать чистым воздухом. Только вот крепость до сих пор не готова. Будь оно все проклято, с такой скоростью они не въедут в дом до следующей весны. Придется провести еще одну зиму в Лондоне. От одной этой мысли у него упало сердце.
К нему присоединилась Мэгги, укрыв своим красным зонтиком.
— Где дети? — спросил он.
Она поморщилась:
— Вернулись в отель, чтобы дальше сводить с ума миссис Блаттер.
Энида Блаттер выдерживала их шалости два раза в месяц по выходным в течение всего лета. У нее были собственные дети, поэтому с Ианом и Дебби она справлялась уверенно. По всему был предел, даже ее долготерпению.
— Нам следует вернуться в город.
— Нет. Прошу тебя, останемся еще на день или два. Мы можем вернуться в воскресенье вечером. А днем я хочу, чтобы мы все отправились на службу по случаю праздника урожая.
Теперь настала очередь Рона морщиться.
— О черт.
— Это часть деревенской жизни, Ронни. Если мы намерены здесь жить, нам придется считаться с обществом.
Он захныкал как ребенок, как делал всегда в таком настроении. Она хорошо его изучила и знала, чего от него ждать, еще до того, как он произнес:
— Не хочу.
— У нас нет выбора.
— Мы можем уехать сегодня вечером.
— Ронни…
— Нам здесь нечего делать. Дети скучают, ты куксишься…
У Мэгги окаменело лицо. Она не собиралась уступать ни на дюйм. Он хорошо знал это выражение, точно так же, как она хорошо знала его привычку поскулить.
Рон разглядывал лужи на том месте, где однажды, возможно, будет расти их сад, не в силах представить тут — траву, там — розы. Все это внезапно показалось ему неосуществимым.
— Возвращайся в город, если хочешь, Ронни. Возьми с собой детей. Я останусь здесь. Приеду домой поездом в воскресенье вечером.
Вот хитрая, подумал он, позволяет ему сбежать, но так, чтобы побег потерял всю свою заманчивость. Два дня в городе самому присматривать за детьми? Нет уж, увольте.
— Ладно. Ты победила. Мы отправимся на твой дурацкий праздник урожая.
— Мученик.
— Лишь бы мне не пришлось молиться.
Амелия Николсон влетела на кухню, белая как полотно, и рухнула прямо перед матерью. Зеленый пластиковый макинтош вымазан — судя по всему, ее вырвало; на зеленых пластиковых сапожках — кровь.
Гвен ударилась в крик, принявшись звать Денни. Их малышка дрожала, бессознательно пытаясь произнести какое-то слово или слова, но они никак не шли с языка.
— Что случилось?
Денни с грохотом спускался но ступенькам.
— Ради всего святого…
Амелию снова вырвало. Кругленькая мордашка буквально посинела.
— Да что с ней такое?
— Она только что прибежала. Позвони в "скорую помощь".
Денни приложил ладонь к щеке дочери:
— У нее шок.
— Врача, Денни… — Гвен уже снимала с девочки зеленый макинтош, ослабляла ворот блузки.
Денни медленно поднялся. Через окно в потеках дождя ему был виден двор; ветер открыл дверь сарая и снова захлопнул. Кто-то там был внутри, Денни успел заметить движение.
— Ради бога — врача! — повторила Гвен.
Денни не слушал. Кто-то посмел без спросу зайти в его сарай, кто-то посягнул на его собственность, а у него с чужаками разговор был короткий и строгий.
Дверь сарая опять приоткрылась, словно дразня. Да! Прячется там в темноте, гад.
Денни подхватил винтовку возле двери, стараясь по возможности не спускать глаз со двора. За его спиной Гвен, оставив лежать Амелию на кухонном полу, уже набирала номер "скорой". Девочка начала стонать — значит, с ней все будет в порядке. Просто какой-то мерзкий ублюдок напугал ее, только и всего. На его собственной земле.
Он открыл дверь и шагнул за порог. Его обжег холодный ветер, поскольку он ничего не набросил на рубашку, но дождь к этому времени прекратился. Под ногами блестела земля, со всех свесов и портиков падали капли, и их неугомонная дробь сопровождала его, пока он пересекал двор.
Дверь опять вяло приоткрылась и на этот раз замерла. Денни ничего не разглядел внутри сарая. Он уже почти смирился с тем, что ему могло показаться…
Но нет. Там внутри кто-то шевельнулся. Сарай не был пуст. Денни почувствовав на себе чей-то взгляд (но не лошади). Знать, увидели винтовку у него в руках и теперь потеют от страха. Так им и надо. Явились себе запросто на частную территорию, вот пусть теперь думают, что он отстрелит им яйца.
Он решительно сделал последние несколько шагов и оказался в сарае.
Под ногами лежал желудок пони, справа — одна из ног животного, обглоданная до кости голень. В лужах застывавшей крови отражалась прохудившаяся крыша. От такого зверства его чуть не вывернуло.
— Ладно, — бросил он вызов тени, — выходи. — Он поднял винтовку. — Слышал, мерзавец? Я сказал, выходи, или я сейчас отправлю тебя на тот свет.
Он так и собирался сделать.
В дальнем углу среди брикетов сена что-то зашевелилось.
"Вот теперь ты мне попался, сукин сын", — подумал Денни.
Чужак вылез из-за сена, выпрямился на все девять футов роста и уставился на Денни.
— Бо-о-ог мой!
Не издав ни звука, чудище поперло на него как локомотив, размеренно и неотвратимо. Денни выстрелил, пуля угодила в грудь зверя, но не остановила его.
Николсон повернулся и побежал. Камни под ногами вдруг стали скользкими, он никак не мог набрать скорости, и огромное существо догнало его в два счета, а на третий схватило своими лапами.
Гвен выронила телефонную трубку при звуке выстрела. Она метнулась к окну и успела заметить, как ее милого Денни заслонил собой какой-то великан. Потом он с воем поднял Денни и подбросил в воздух как перышко. Она беспомощно смотрела, как тело мужа описало в воздухе дугу и стремительно начало падать вниз. Послышался глухой удар о землю, который она ощутила каждой своей косточкой, а великан в мгновение ока подскочил к телу и втоптал любимое лицо в навоз.
Она закричала, попыталась заглушить крик, зажав себе рот рукой. Но было слишком поздно. Крик вырвался наружу, и великан обернулся. Он уставился прямо на нес, пронзив своей злобой сквозь оконное стекло. О боже, он все-таки заметил ее и теперь идет к ней, размашистым шагом пересекая двор и при этом плотоядно скалясь.
Гвен подхватила Амелию с пола и крепко прижала, уткнув личико девочки себе в шею. Пусть только она ничего не увидит. Она не должна ничего увидеть. Тяжелая поступь становилась все громче. Великан шлепал по мокрому двору. И вот уже его тень легла на окно.
— Господи, помоги мне!
Чудовище прижалось к окну, заслонив своим огромным телом весь свет; мокрое стекло размывало очертания омерзительной похотливой морды. В следующую секунду морда оказалась внутри, не обращая внимания на впившиеся осколки. Оно учуяло запах детского мяса. Оно жаждало детского мяса. Оно намеревалось его получить.
Раскрылась широкая пасть, наружу вырвался омерзительный гогот. С зубов свисала слюна, когда они клацали, хватая воздух, — так кошка пытается достать мышку в клетке, приближаясь с каждым мигом к лакомому кусочку.
Гвен распахнула дверь в переднюю, а зверю тем временем надоело напрасно щелкать зубами, он высадил оконную раму и начал карабкаться в кухню. Женщина захлопнула за собой дверь так, что косяки треснули с обеих сторон и посуда побилась, после чего она принялась городить баррикаду из всей мебели, что нашлась в передней, — в ход пошли столики, стулья, вешалка. Но она прекрасно понимала, что с такой преградой он справится в две секунды. Амелия, погруженная в блаженное беспамятство, по-прежнему не шевелилась на полу, где ее оставила Гвен.