Кут навалился всем телом на дубовую дверь. Железный край створки впился в предплечье монстра, и рев сменился воем, в котором смешались злоба и бешенство. Шум, учиненный чудовищем, прокатился по всей деревушке.
Он достиг северной дороги, где в это время собирали останки Гиссинга и его водителя и паковали в пластиковые мешки. Его эхо раздалось у ледяных стен морга, где уже начали разлагаться тела Денни и Гвен Николсонов. Его услышали в каждой спальне деревушки Зил, где лежали, обнявшись, пары, чувствуя, как немеют руки; где старики, не сомкнувшие глаз, разглядывали трещины на потолке; где детям снилась материнская утроба, а младенцы жалели, что покинули ее. Шум не прекращался ни на секунду, пока Кровавая Башка бился в дверь.
От этого воя у Кута закружилась голова. Он принялся лепетать молитвы, но такая нужная ему в эту секунду поддержка свыше никак не ощущалась. Силы священника начали иссякать. Великан с каждой секундой все шире открывал дверь, дюйм за дюймом. Ноги Кута скользили но хорошо натертому полу, мускулы дрожали, уступая напору. Это была борьба, в которой он никак не мог победить. Ему ли мериться силой с таким зверюгой? Если он хотел дожить до утра, требовалась какая-то хитрость.
Кут приналег на дверь и принялся лихорадочно озираться в поисках орудия. Это дикое существо не должно войти, не должно возыметь над ним силу. В ноздри священнику ударил острый запах. На секунду перед его мысленным взором предстала картина: он, обнаженный, опускается на колени перед великаном и в его голову ударяет струя мочи. Тут же последовали другие сцены извращения. Священнику оставалось только одно — не пустить в ризницу чудовище, внушавшее ему подобные гадости. Оно проникало своим сознанием к нему в мозг, наполняя его мерзостью, вытесняя собственные воспоминания священника, выпуская на волю давно похороненные мысли. Наверное, монстр потребует поклонения, как любое другое божество. И наверное, его требования будут просты и осуществимы. И лишены неоднозначности, в отличие от требований Всевышнего, которому он до сих пор служил. Соблазнительная мысль: полностью сдаться определенности, что бьется сейчас по ту сторону двери, просто лечь ничком на пол, и пусть себе делает с ним что хочет.
Кровавая Башка. Это прозвище молотом стучало у него в голове: Кровавая. Башка.
С отчаянием понимая, что его хрупкая психика вот-вот не выдержит, священник перевел взгляд на вешалку слева от двери.
Кровавая. Башка. Кровавая. Башка. Звучало как набат. Кровавая. Башка. Кровавая. Башка. Он представлял себе голову, с которой содрали кожу, лишив всякой защиты, и эта голова готова была треснуть. Неизвестно, то ли это была боль, то ли удовольствие. Но так легко выяснить…
Чудовище почти овладело им, священник понимал: сейчас или никогда. Он отвел одну руку от двери и потянулся к стойке за тростью. Не любой, а определенной. Он называл ее походной. Полтора ярда обструганного ясеня, пружинистого и прочного. Пальцы обхватили дерево.
Кровавая Башка воспользовался моментом, почувствовав, что сопротивление слегка ослабло, и просунул руку дальше, не обращая внимания, что косяк обдирает кожу. Стальная лапища вцепилась в пиджак священника.
Кут поднял ясеневую трость и ударил монстра по локтю, где кость ближе всего подходила к коже. Орудие тут же раскололось от удара, но свое дело сделало. По ту сторону двери вновь поднялся вой, и Кровавая Башка быстро убрал руку. Как только из проема выскользнули пальцы, Кут захлопнул дверь и запер на все замки. Наступила короткая передышка, всего несколько секунд, после чего атака на дверь возобновилась с удвоенной силой. Дерево стонало, петли начали гнуться. Пройдет немного времени, совсем немного, и чудовище добьется своего. Теперь к его силе добавилась и ярость.
Кут пересек переднюю и снял телефонную трубку. Полиция, сказал он сам себе и начал набирать номер. Сколько пройдет времени, прежде чем оно смекнет, что к чему, оставит дверь и перейдет к окну? Окна были освинцованные, но это не послужит для чудовища серьезным препятствием. У священника оставалось в запасе самое большее несколько минут, скорее всего секунд, в зависимости от умственных способностей твари.
В мозгу священника, освободившегося от оков Кровавой Башки, звучал нестройный хор молитв и просьб. "Если я умру, — невольно подумал он, — то наградят ли меня на небесах за такую зверскую смерть, на которую никак не мог рассчитывать обыкновенный деревенский викарий? Предусмотрена ли в раю компенсация за то, что тебе выпустили кишки в вестибюле собственной ризницы?"