На берегу седого Рейна За теплой кружкой мозельвейна Играем третий день подряд Смотрю – она проходит в дамки И отрывая тихий взгляд От доски Развалины я вижу замка И вижу стены, башни – выше Кто-то немыслимый летит К нам с близкой смертию, но вид Я делаю, будто не вижу А будто в диком ужасе от того, что она на исходе третьего дня в дамки проходит
Слетают маленькие листья Река словно котенок лисий Щебечет песенку про пальчик Порезанный, что каплет кровь Еще о том, что тихий мальчик Узнавший правду про любовь Дикую Лежит на дне
Она входила как богиня И называлась Гитлером Ее прозрачная вагина С полупрозрачным клитором Светилась жизненною силой И что-то там в себе носила И голосом неслышным, рода Моего собственного прозренья: Это от прошлого прихода Во мне! – говорила Но ведь ты не сказала, что Гитлер! — Да ты бы и не понял! — А если бы понял? — Да все что-нибудь не то понял, вот и сейчас не понимаешь
Одна старушечка другую Ласкает в маленьком кафе: А помнишь ли, как мы лежали На Фридрихштрассе в дни войны Ты была русская шпионка А я гестаповкой была Но ведь поверх идеологий Друг друга так любили мы! Или в соответствии с идеологией – скажем мы Или обуреваемы идеологией – скажем мы Или даже – скажем мы – в экстазе некоем идеологическом — Господи, о чем говорят, Боже мой И на каком языке говорят! — На языке любви, видимо
Папа, папа, папочка Своего сыночечка Ты кормил как пташечку Дай теперь хоть крошечку
Только вот у папеньки Кушать нет ни капельки И завернуты мы с сыночкой Словно в влажную простыночку Вечности уже
Мышь по стенке пробежала Изумленная на треть Мышь, мышь! где твое жало?! Мышь, вот твоя смерть! А она же отвечала: Дай поближе посмотреть — Это не моя смерть А жало? – вот оно, жало! — Боже, это моя смерть!
Нанесите мне раны ужасные Выньте печень и бросьте в постель Некой девочке с цыпками красными Длинноногой словно коростель
И она пусть возьмет безучастная На едва восходящую грудь Пусть возложит меня – вот и счастие Вот и я, вот и я как-нибудь Не миную планиды отчизны моей
Огромный женский человек В младого юношу влюбился Преследует его весь век И вот его почти добился Взаимности, раскрыл объятья И все же не могу понять я — Говорит юноша — Каким способом с тобой взаимоотноситься
Я помню, сладкую имел привычку В постели еще теплой по утрам Из носа выковыривать козявку Дрожащую И пальцами от липкости ее освобождаясь Проворно скатывать в невинный шарик И складывать в углу среди таких же Где за год накопилось, может, тыща Может, две Может меньше Больше Квартира была съемная и вскоре Я съехал и нигде в других местах Привычки этой не возобновлял Но часто по утрам в постели теплой Пронзительно себе я представлял Как новый жилец в квартиру входит Еще пальто сырое не снимая, сразу Вдруг обнаруживает бурые комочки В углу Глядит и ничего не понимает Но сразу понимает же мгновенно – жизнь Чья-то Протекла