Выбрать главу

Позднее его назвали «Вампир». Это стихотворение, написанное от лица страстно влюбленного в девушку мужчины, впервые в мировой литературе сделало вампира не объектом медицинского отчета, а ярким художественным образом.

Обратите внимание на географию и топонимику: лирический герой сравнивает покорность своей возлюбленной Христины с крепкой верой в вампиров гайдуков (это военный чин) с берегов балканской реки Тиссы. И герой в своих фантазиях находит способ, как заставить себе повиноваться. Он мечтает обратиться в вампира (напившись токайского, то есть венгерского, вина), высосать жизненную силу Христины и тем самым поработить ее волю и сделать покорной.

В сухом остатке: Оссенфельдер гениально переключил режим, поместив в центр лирической зарисовки любовь и плотскую страсть. Кажется, что вампир порабощает только женщин, которых он якобы любит, но на самом деле он ими питается. Этот мотив, как мы увидим, станет преобладающим в литературе. Оно и понятно: литературное воображение во все времена в разных формах обращается в первую очередь к относительно вечным человеческим чувствам, среди которых страсть и любовь занимают одни из первых мест.

Любовную тематику соединяет с вампирской и Гёте, когда в 1797 году публикует знаменитую балладу «Коринфская невеста». Ее действие происходит в первые века христианства в греческом Коринфе. Девушка и юноша должны были пожениться по воле своих родителей, но семья невесты приняла христианство, а жених по-прежнему поклоняется языческим богам. Девушка, обещанная своей матерью из-за тяжелой болезни Христу, увядает и говорит юноше, что им не суждено быть вместе. В конце баллады в словах невесты внезапно звучит вампирский мотив:

Знай, что смерти роковая силаНе могла сковать мою любовь,Я нашла того, кого любила,И его я высосала кровь!И, покончив с ним,Я пойду к другим, –Я должна идти за жизнью вновь![5]

Из финала непонятно, остался ли жив юноша, или мать невесты по ее просьбе разожгла костер, в который девушка хотела броситься, утянув за собой жениха. Так или иначе, в истории мировых монстров Гёте отметился не только Мефистофелем и гомункулом, но и первым литературным образом женщины-как-бы-вампирши.

Был ли Байрон вампиром?

Стихотворения Оссенфельдера и Гёте подготовили почву для пересадки вампирской темы из фольклора в высокую романтическую литературу. Ее час пробил, как только начался XIX век. Начиная с 1800-х годов многие немецкие и британские авторы все чаще обращаются к притягательному образу вампира. Он появляется в поэмах Роберта Саути «Табала-разрушитель» (1801) и Байрона «Гяур» (1813). После того как за этот мотив берутся такие мэтры, как Гёте, Саути и Байрон, деваться уже некуда: вампир становится в ряд канонизированных романтизмом монструозных существ. Решающую роль в этом увековечении сыграл именно Байрон. Судите сами.

Иллюстрация Ари Шеффера к поэме Байрона «Гяур». 1899 г. Душа героя, по сюжету, обречена переродиться в обличье вампира.

Amsterdam Museum

Тем самым летом 1816 года на Женевском озере, когда Мэри Шелли придумала существо Франкенштейна, Байрон сочинил небольшую историю о демоническом аристократе Дарвелле. В 1819 году Джон Полидори – врач лорда и другой участник все того же дружеского кружка – ее обработал и издал под названием «Вампир» и под фамилией Байрона.

Возмущенный поэт открестился от авторства новеллы, опубликовав свой первоначальный текст, и тем самым окончательно разорвал все отношения с Полидори. Причины их конфликта в точности до сих пор неясны, но некогда близкие друзья, лорд и его секретарь, пациент и его врач, разошлись. А через два года, в 1821-м, Полидори внезапно умер. Исследователи считают, что он покончил жизнь самоубийством, приняв яд. Плод же его фантазии, таинственный незнакомец-вампир, остался в литературных анналах.

«Задумчивый Вампир» – именно так называл Пушкин в «Евгении Онегине» одного из культовых британских литературных героев, будораживших умы и сны русских читательниц (в том числе Татьяны Лариной). Речь, собственно, о персонаже новеллы – лорде Рутвене (Lord Ruthven). Наша задача разобраться, из какого теста он сделан.

вернуться

5

Пер. А. К. Толстого.