Другое и на этот раз малоизвестное воплощение темы вампиров в русской литературе – новелла «Упырь на Фурштатской улице», которая была опубликована в журнале «Библиотека для чтения» в 1857 году под криптонимом Р. До сих пор неизвестно, кто скрывался под этой буквой. Мы с моими студентами однажды пытались выяснить это, пересмотрели множество различных материалов, но, к сожалению, тоже так ничего и не нашли. Кроме фотографии Фурштатской улицы в наши дни.
Фурштатская улица в Санкт-Петербурге.
Sergei Afanasev / Shutterstock.com
В XIX веке Фурштатская – это фешенебельный район в центре Петербурга. Здесь по сюжету в семействе полкового командира, генерала, немца по национальности, живет его дочка Анна Карловна, которая тает на глазах у наблюдающего ее доктора Ивана Петровича. Бледность, истощение, отсутствие аппетита – все это признаки малокровия. Доктор пытается ее вылечить, но ничего не помогает. Анна уверенно рассказывает доктору, что ее жених, которого она очень любила и который погиб при обороне Севастополя в Крымской войне (1853–1856), приходит с того света и постепенно забирает ее с собой. Он как будто выпивает ее жизненные соки в виде крови. В финале девушка умирает. Как и у Толстого в «Упыре», объяснение происходящего колеблется между двумя трактовками. С одной стороны, у девушки малокровие – в то время смертельная болезнь. С другой стороны, героиню мог убить вампирический призрак ее жениха. Так или иначе, никакого явления настоящего вампира в плотском воплощении здесь вы не найдете. Это вам не колоритный граф Дракула и даже не Рутвен из «Вампира» Полидори.
Покидающая тело душа. Гравюра С. Давенпорта. 1829 г.
Wellcome Collection
Вторая половина XIX века в России выдалась совсем бедной на вампиров (с Великобританией не сравнить!). Монструозный заряд эпохи романтизма почти совсем сошел на нет, подавленный реализмом и русским нигилизмом.
Тем не менее среди величайших реалистов все же нашелся один – Иван Сергеевич Тургенев, который создал целый цикл таинственных повестей с мистическими налетом. Одна из первых – повесть «Призраки» (1864). В ней появляется странный призрак женщины, называющей себя Эллис. «Кто такая Эллис?» – задается вопросом герой после ее исчезновения. И отвечает: «Это была женщина с маленьким нерусским лицом. Иссера-беловатое, полупрозрачное, с едва означенными тенями, оно напоминало фигуры на алебастровой, изнутри освещенной вазе – и опять показалось мне знакомым». Она приходила к герою каждую ночь, звала его и просила произнести слова «возьми меня». Он говорил, и она переносила его в Париж, на остров Уайт, в эпоху бунта Стеньки Разина, в Древний Рим. Ничего страшного. В конце повести герой резюмирует: «Что такое Эллис в самом деле? Привидение, скитающаяся душа, злой дух, сильфида, вампир, наконец? Иногда мне опять казалось, что Эллис – женщина, которую я когда-то знал».
В общем, непонятно, что или кто она. Никакой монструозности в ее описании, конечно, нет – лишь один-единственный намек на вампиризм Эллис, но без всякого серьезного развития этого мотива. Эллис не столько угрожает ему, сколько является его проводницей в потусторонний мир. С героем все нормально, с ним ничего трагического не происходит, он возвращается к жизни, никто не сосет его кровь или жизненную силу. Так что, конечно, будет неправомерно рекомендовать «Призраки» для чтения в качестве настоящего готического и тем более вампирского произведения. Вот такую картину я подобрал в качестве иллюстрации к тому, в каком виде герою повести являлась Эллис:
Аксель Вальдемар Йоханнессен. Ночь (1920).
Wikimedia Commons
Лишь в сумерках XIX столетия, на заре русского Серебряного века, возродился интерес к мистике, оккультизму, потустороннему миру. Вампиры и прочая нечисть не заставили себя долго ждать. Причем более страшные. В 1895 году выходит повесть Александра Амфитеатрова «Киммерийская болезнь», в которой на русской сцене дебютирует Ламия – женщина-вампир, наподобие Кармиллы из одноименной повести Шеридана Ле Фаню. В древнегреческой мифологии это существо женского пола, которое может пожирать собственных детей и высасывать жизнь их душ. Ниже вы можете увидеть весьма чувственное изображение Ламии на гравюре Франческо Бартолоцци.