Генрих повернулся и увидел Полли. На мгновение их взгляды скрестились.
Адъютанты князя знали своего хозяина. Как только его рука опустилась к мечу, они окружили его, и началось неистовое перешептывание, среди которого раздавался громкий голос Генриха, вопрошающий «Что?» и «Что за черт!»
Толпа расступилась. Князь медленно и осторожно стряхнул пылинку с безукоризненно чистой куртки, бросил взгляд на Отто и де Слова и, к ужасу Полли, направился к ней…
… протянув руку в белой перчатке.
О, нет, подумала она. Но он умнее, чем думает Ваймс, и он может контролировать себя. А я вдруг становлюсь всеобщим талисманом.
— Ради блага наших великих стран, — произнес Генрих, — и во имя дружбы, предлагаю прилюдно пожать руки.
Не найдя иного выхода, Полли взяла его огромную руку и послушно пожала.
— О, очен хорошо, — произнес Отто, беря свой иконограф. — Я смогу сделать лишь один, потому как, к сожалению, придется использовать вспишку. Сикундочку…
Полли уже знала, что искусству, рождающемуся за секунду, тем не менее, необходимо гораздо больше времени, чтобы позволить улыбке застыть в безумной гримасе или, в худших случаях, в смертельном оскале. Устанавливая оборудование, Отто что-то бормотал себе под нос. Генрих и Полли не опускали рук и смотрели прямо в иконограф.
— Значит, — пробормотал Генрих, — солдатик вовсе не солдатик. Тебе повезло!
Полли продолжала ухмыляться.
— И часто вы угрожаете испуганным женщинам? — спросила она.
— А, это пустяки! В конце концов, ты всего лишь крестьянка! Что ты знаешь о жизни? И ты показала характер!
— Улибочку! — приказал Отто. — Адин, два, три… а, чер…
К тому времени, как пропали картинки перед глазами, Отто уже стоял на ногах.
— Однажди я все же найду такой фильтр, которий заработать, — пробормотал он. — Всем спасиба.
— Это было ради мира и дружбы между нашими странами, — произнесла Полли, мило улыбаясь и отпуская руку князя. Она отступила на шаг. — А это, ваше высочество, для меня…
Вообще-то, она не ударила. Жизнь — это поиск того, как далеко ты можешь зайти, а зайти можно слишком далеко, пытаясь понять, как далеко ты можешь зайти. Но простого рывка ногой было достаточно, чтобы увидеть идиотское падение в смехотворном, защищающемся приседании.
Она промаршировала прочь, напевая внутри себя. Этот замок не был сказочным, и не существует такой вещи, как сказочный конец, но иногда все же можно пригрозить прекрасному принцу ударом в пах.
А теперь, осталось кое-что еще.
Солнце уже садилось, когда Полли отыскала Джекрама, и кроваво-красный свет проникал внутрь сквозь высокие окна самой большой кухни крепости. Он сидел один за длинным столом возле самого огня, в полном обмундировании, и ел толстый кусок хлеба со свиным салом. Рядом с ним стояла кружка с пивом. Когда она подошла, он взглянул на нее и кивнул на соседний стул. Вокруг них взад и вперед бегали женщины.
— Свиное сало с солью и перцем, и кружка пива, — произнес он. — Лучше и быть не может. Всегда можно сделать самому. Хочешь кусочек? — И он махнул одной из служанок.
— Не сейчас, сержант.
— Точно? — спросил он. — Есть старая поговорка: поцелуи не вечны, в отличие от еды. Надеюсь, чтобы поразмыслить над этим, тебе не понадобится искать причин.
Полли села.
— Но пока что, поцелуй длится, — ответила она.
— Шафти разобралась со всем? — Он допил пиво, щелкнул пальцами служанке и указал ей на пустую кружку.
— К своему удовольствию, сержант.
— Что ж, это честно. Честнее не бывает. Что дальше, Перкс?
— Не знаю, сержант. Я пойду с Уо… с Алисой и армией и посмотрю, что будет.
— Удачи. Приглядывай за ними, Перкс, потому что я не иду, — сказал он.
— Сержант? — Полли была потрясена.
— Ну, похоже, сейчас войны не будет, а? В любом случае — вот он. Конец пути. Я внес свою лепту. Дальше не пойду. Еле сдержал дрожь перед генералом, а уж он-то будет рад увидеть мою спину. Кроме того, возраст берет свое. Сегодня, когда мы атаковали, я убил пятерых бедолаг, а потом вдруг понял, что задумался — зачем. Это не хорошо. Пора уходить прежде, чем я окончательно не затупился.
— Вы уверены, сержант?
— Мда. Кажется, давнее «моя страна, хороша или плоха» уходит прочь. Пора осесть и узнать, за что же мы боролись. Точно сало не будешь? У него даже корочка похрустывает. Вот что я называю стилем.
Полли отмахнулась от протянутого куска хлеба, и молча сидела, пока Джекрам поглощал его.
— А ведь довольно забавно, — наконец произнесла она.
— Что, Перкс?
— Узнать, что все это не ради тебя. Ты думаешь, что ты герой, а потом оказывается, что ты лишь часть чьей-то истории. Именно Уозз… Алису они запомнят. Мы лишь должны были привести ее сюда.
Джекрам ничего не ответил, но, как и полагала Полли, достал из кармана мятый сверток жевательного табака. Она опустила руку в свой собственный карман и достала из него маленький пакет. Карманы, подумала она. Мы должны держаться за них. Солдату необходимы карманы.
— Попробуйте вот это, сержант, — предложила она. — Давайте, открывайте его.
Это был маленький кисет из мягкой кожи со шнурком. Джекрам приподнял его так, что он перекручивался и так, и эдак.
— Ну, Перкс, чтоб мне провалиться, я вовсе не… — начал он.
— Конечно, нет. Я заметила, — ответила она. — Но эта бумага действовала мне на нервы. Почему вы так и не сделали себе нормальный кисет? Этот мне сделали всего за полчаса.
— Ну, такова ведь жизнь, — сказал Джекрам. — Каждый день думаешь, «да, точно, пора уже сделать себе новый», но потом вдруг находится тысяча дел, и ты, в конце концов, продолжаешь пользоваться старым. Спасибо, Перкс.
— Ну, я просто подумала, «Что можно дать человеку, у которого все есть?», а это было все, что я могла себе позволить, — кивнула Полли. — Но ведь у вас нет всего, сержант. Сержант? Ведь нет же?
Она заметила, как он замер.
— Лучше не продолжай, Перкс, — проговорил он, понижая голос.
— Я просто подумала, что вам захочется показать кому-нибудь ваш медальон, сержант, — ободрительно сказала Полли. — Тот, что у вас на шее. И не смотрите на меня так, сержант. Ну, да, я могла бы уйти и никогда бы не узнала, не знала бы наверняка, и, может, вы его никому не покажете, никогда, и не расскажете, а потом однажды мы уже будем мертвы… ну, так чего вы теряете, а?
Джекрам смотрел на нее.
— Чтоб вам пусто было, вы вовсе не бесчестный человек, — продолжала Полли. — Хорошо, сержант. Вы каждый день это говорите.
Вокруг них, под куполом, гудела кухня, сновали женщины. Казалось, их руки постоянно заняты — держат детей, или кастрюли, тарелки, шерсть, кисть, иглу. Даже если они просто говорят, их руки все равно остаются занятыми.
— Никто не поверит тебе, — наконец произнес Джекрам.
— Кому мне рассказывать? — переспросила Полли. — И вы правы. Никто мне не поверит. Но я поверю вам.
Джекрам уставился на новую кружку пива, будто пытаясь увидеть в пене свое будущее. Наконец, он принял решение, достал из-под своей ужасной майки золотую цепочку, отстегнул медальон и очень бережно открыл его.
— Ну вот, — протянул он его. — Пусть тебе спокойнее будет.
Внутри была крошечная картинка на каждой половинке медальона: темноволосая девушка и молодой блондин в форме Взад-и-Вперед.
— Вы хорошо здесь вышли, — сказала Полли.
— Придумай что-нибудь еще, это уже устарело.
— Нет, правда, — продолжала Полли. — Я посмотрела на картинку, потом на вас… Я узнала ее лицо. Бледнее, разумеется. Не такое… полное. А что за парень?
— Его звали Вильям, — ответила Джекрам.
— Ваш любимый?
— Да.
— И вы пошли в армию вместе с ним…
— Ну да. Все та же история. Я была крупной, здоровой девушкой, и… ну, ты сама видишь. Художник сделал все, что мог, но я плохо получалась маслом. Акварелью лучше, правда. Там, откуда я родом, мужчина брал в жены ту, что могла бы поднять по свинье каждой рукой. И пару дней спустя я поднимала каждой рукой по свинье, помогая отцу, и один из моих сабо утонул в грязи, и старик начал орать на меня, и я подумала: к черту все это, Вилли никогда не орет. Стащила кое-какую мужскую одежду, даже не задумывайся как, обстригла волосы, поцеловала герцогиню и уже через три месяца была Избранником.