— Я тоже так думаю, пап. Самое главное — быть честным и справедливым. Да?
— Да, сынок.
Сережа хотел было рассказать отцу о том, что октябрята придумали ему кличку Монтигомо — Ястребиный коготь, но почему-то постеснялся.
— А у тебя есть какие-нибудь новости, пап?
— Есть небольшая новость, Сережа.
— Важная?
— Я же тебе говорю, небольшая… Некоторое время я буду получать зарплату меньше, чем получал до сих пор.
— Почему?
— Потому что я перешел с пассажирского электровоза на маневровый паровоз.
Сережа подскочил на своем диване.
— Да зачем же, папа? — взволнованно заговорил он. — Это же так здорово — электровоз! Я всем ребятам в школе рассказал, что ты машинист электровоза. Ведь ты же был бригадир!
— Я был и остался бригадиром бригады коммунистического труда.
— А почему зарплата будет меньше? — совсем озабоченно спросил Сережа.
— Как бы тебе это объяснить… Понимаешь, я перехожу на отстающий участок в нашем паровозном депо.
— Зачем?
— Ну, я думал, что ты более догадлив, сынок.
Сережа задумчиво потеребил пуговицу на подушке.
— Ага, понимаю… Для того чтобы сделать этот участок передовым?
— Правильно, сынок!
— Но почему же тебе будут меньше платить?
— А разве может зарплата на отсталом участке, сынок, быть такой же, как на передовом?
— Тогда это глупо!
— Что? — усмехнулся отец.
— То, что ты переходишь в отсталую бригаду!
— Но ведь я перехожу, как ты сам догадался, чтобы сделать ее передовой. Видишь ли, если бы все советские люди рассуждали так, как рассуждаешь сейчас ты, у нас не было бы ни одной передовой бригады. И вообще ничего бы не было передового.
— Но ведь ты теряешь заработок, пап!
— Временно, временно, сынок.
Сережа снова потеребил пуговицу на подушке.
— Я все понял, пап! Это очень здорово, что ты пошел в эту бригаду!
Он потянулся под одеялом. Сон все больше одолевал его.
— Пап, а знаешь, кто ты? — вдруг спросил Сережа сонно, подкладывая под щеку кулак и не открывая глаз. — Ты Монтигомо — Ястребиный коготь.
— Кто?
— Ты, папа, борец за честность и справедливость, — совсем сонно пробормотал Сережа и заснул.
Глава СЕДЬМАЯ
Отец ушел на работу рано, когда все еще спали, и новость о том, что он перешел в отстающую бригаду, сообщил всем домашним за завтраком Сережа. Все замолчали и переглянулись.
— Ты что-нибудь не понял, червяк, — сказала Лиза, — ты вечно путаешь.
— Я ничего не путаю, — рассердился он и торжественно прибавил: — Папа будет получать на пятьдесят рублей меньше! -
Бабушка всплеснула руками:
— На пятьдесят рублей! Господи, мы же не сведем концы с концами!
— А мне кажется, что дядя Костя поступил очень благородно, — робко проговорила Катя и покраснела. (Она краснела очень часто, заливаясь краской до самых ушей.)
— Благородно? — покривилась Лиза. — Плакало мое новое платье!
— Не горюй, сестренка! — улыбнулся Степан и снисходительно потрепал ее по плечу. — Будет у тебя новое платье!
И действительно, в конце дня, когда девочки на веранде делали уроки, Степан принес два свертка. Лиза видела, как он вошел в калитку в своем хорошо сшитом голубом костюме, небрежно помахивая свертками. Он шел по дорожке мимо зазеленевших кустов сирени неторопливой, чуть ленивой походкой, элегантный, красивый и, как всегда, чисто выбритый.
— Вот вам, сестренки, — весело сказал Степан, поднимаясь на веранду и протягивая по свертку Лизе и Кате.
— Что это, Степа? — покраснела Катя.
— А ты разверни, разверни.
Лиза развернула сверток и тихонько взвизгнула.
— Поплин! Это же очень модно, Степа! Спасибо, милый! — Она повисла у него на шее и чмокнула в щеку. Потом она завертелась на веранде, набросив на плечо яркую материю, приговаривая: — Спасибо, милый! Спасибо, милый! Степа, ты просто прелесть! Катя, такое платье надо обязательно сшить с оборкой. Я видела такое платье на одной артистке. Степа, ты — прелесть!
— Погодите, это еще не все, — сказал Степан. — Берег я вам подарки к Первому мая, но да уж ладно, получайте сейчас.
Он ушел в свою комнату и вернулся на веранду с двумя коробками.
— Туфли! — ахнула Лиза.
Это действительно были туфли. Изящные, белые, с очень узкими носками, на маленьких каблуках.
Девочки завизжали на этот раз так громко и радостно, что из кухни высунула голову бабушка.
— Уж больно ты их балуешь, братец, — покачала бабушка головой, но, судя по ее улыбке, и она была довольна.