— Да, один раз! — взволнованно сказал он и помедлил, потому что начал заикаться. — Один раз! Но что значит «живет, как умеет»? Ведь так можно оправдать всякое жульничество, всякую подлость во имя денег! Да так рассуждать только капиталисты могут!
— Именно капиталисты! — прибавила Катя и села на диван рядом с сестрой. — Неужели ты их не раскусила?
Лиза рассмеялась.
— Что вы болтаете? Ну какие же они капиталисты?
— Я не утверждаю, что они капиталисты, — сказал Саша. — Они просто… ничтожества! Ты помнишь, во время весенних каникул комитет комсомола проводил в школе диспут о капиталистических пережитках?
— Я не была на диспуте… Терпеть не могу никаких собраний!
— Да, ты не была, и, кстати сказать, совсем напрасно — это был очень интересный диспут… Так вот я подумал сейчас: этих типов можно было бы во время диспута демонстрировать. Живые экспонаты!
Лиза посмотрела на Сашу, и он ясно увидел в синих глазах холодную отчужденность.
— Ты… очень много позволяешь себе, Саша! Они просто веселились… шутили…
— Шутили, веселились?… — подхватила Катя. — Да они всю свою душу показали!
Саша поднялся со стула. Он был очень бледен.
— Ты надоел мне, Рыбин, со своими нравоучениями! Понимаешь? На-до-ел! — Лиза тут же подумала, что не должна была говорить этих гадких, оскорбительных слов, но в запальчивости не могла остановиться.
— Лиза! — вскрикнула Катя, хватая ее за руку. — Саша — твой лучший друг!
Лиза вырвала руку.
— Не надо мне таких друзей!
Саша стоял, ошеломленный, посреди веранды, открыл рот, чтобы сказать что-то, но она предупредила его грубым окриком:
— Лучше не заикайся!
Саша повернулся и выскочил во двор. Умолкнувшие девочки долго слышали, как тихую улицу тревожат его быстрые удаляющиеся шаги.
— Как тебе не стыдно, Лиза! — прошептала Катя.
— Отстань!
На веранду вышла бабушка.
— Ушли гости-то? — иронически спросила она. — Ну что ж, девочки, давайте пить чай.
— Чай? — ахнула Лиза. — Да ведь ты сказала, что у нас нет чаю!
— Для синеволосых нету, Лизонька. Только для синеволосых…
— Ну, знаешь!.. Ну, знаешь!.. — Лиза задохнулась от негодования. — Я тебе этого никогда не прощу, Прасковья Антоновна! — и, хлопнув дверью, ушла в свою комнату.
— Сказилась! — сказала бабушка, употребляя очень распространенное в Ростове слово, означающее «сошла с ума». — Ей-богу, сказилась!..
В своей комнате обозленная Лиза ничком легла на кровать и, зарывшись в подушку лицом, заплакала. И ей было непонятно, на кого она злится — на Сашу, на бабушку или на себя.
Глава ДЕВЯТАЯ
Отец и Сережа вернулись в одиннадцатом часу. Оба были веселые и возбужденные, и еще с крыльца отец громко крикнул:
— Эй! Кто здесь в тереме живет? Поскорее дайте нам. заморить червячка, и мы ляжем спать! Мы рано уходим на демонстрацию.
Они быстро поужинали и легли. Сережа долго ворочался с боку на бок и никак не мог заснуть, взволнованный увиденной кинокартиной. Правда, картину эту он смотрел уже в четырнадцатый раз. Но ведь она была о Чапаеве! И, вспоминая подвиги легендарного полководца, Сережа почему-то всякий раз представлял самого себя на лихом коне, со сверкающей саблей в руке.
Сережа не спал даже тогда, когда погасли все огни в доме, и поэтому отчетливо слышал, как в их комнате скрипнула дверь, и сквозь прищуренные веки разглядел на пороге сестру в длинной ночной сорочке. «Наверно, Лизка опять за Рыжиком пришла», — подумал он, прижимая к груди котенка.
Однако на этот раз котенок ее не интересовал.
— Папа, ты спишь? — шепотом спросила она.
— Что? — сонно пробормотал отец.
— Я спрашиваю, ты спишь?
— Что тебе?
Она села в кресло и помедлила.
— Мне надо поговорить с тобой, папа… Можно?
— Ну что ж, давай поговорим.
Она снова помолчала.
— Ну, выкладывай, что там у тебя накипело, дочка.
— Папа, — задумчиво сказала Лиза, закладывая руки за голову, — скажи, пожалуйста, зачем человек живет на свете?
Отец удивленно приподнял голову с подушки.
— Гм… странный вопрос! Что это у тебя за мысли по ночам?
— Нет, ты скажи, зачем человек живет?
— Я даже не знаю, что тебе ответить, Лиза… Живет потому, что родился.
— А для чего он рождается?
— Гм… Ну, наверно, для того, чтобы жить!
— Абсурд! — Она дала щелчок нависающему над ее головой листу фикуса. — Рождается для того, чтобы жить, а живет потому, что рождается! Удивительный абсурд!