— Ты понимаешь, Витя, какие дела! — Он, усмехаясь, снял с плеча, мешок и повертелся перед зеркалом. — Я ведь шинель только полчаса назад надел, а всю дорогу мерз, как собака.
— Кто ж тебе ее дал?
— Клавдия!
— А ты не врешь, Саша? Она ведь жадная…
— Вот честное слово! Я сам себе еще не верю… Проходим мы с Гришей мимо моего дома, я и думаю: дай зайду, может, уговорю Клавдию отдать шинель. Все ж, как ни говори, а она моя собственная и выдали мне ее в ремесленном училище. Гриша пошел в город, а я домой. Захожу, а Клавдия как увидела меня, так и давай охать: «Ох, ох, бедный мальчик! Ты совсем замерз и посинел, почему ты до сих пор ходишь без шинели?» Я стою и только глазами моргаю.
— Метаморфоза, — засмеялся я.
— Чего?
— Превращение такое. Нам учитель русского языка рассказывал, что древние греки сказки сочиняли про то, как звери в людей превращаются, и всякие там другие небылицы.
— Во-во! Про греков я не знаю, но вообще-то чистая метаморфоза. Короче говоря, Витя, она снова в человека превратилась. И ты знаешь почему? Ты помнишь эсэсовца Отто?
— Отто?
— Ну да… Приходит она один раз с базара, смотрит, ни Отто этого нет, ни ее каракулевой шубы! И вообще гардероб как есть пустой! — рассмеялся Саша. — Крепенько он ее проучил. Как только он и мою шинель не увез? Клавдия бегала жаловаться в управу и в гестапо, а над ней только смеются. Частная инициатива и предприимчивость — никаких разговоров!
Саша вынул из мешка гуся и кулек со ржаной мукой. Мы торжественно отнесли все это на кухню тете Нюше.
— А вы бы посмотрели, какой у Гриши гусище! В ту деревню фашисты боятся заезжать: партизаны близко. Так что там кое-что из продуктов еще осталось. Эх, а как там партизаны, Витя, действуют! Даже завидно! Сколько фашистов побили! Не то что мы тут сидим…
Потом Саша взял меня за рукав и повел обратно в комнату.
— Витя, а мы с Гришей это… всю дорогу мечтали, как бы фашиста какого-нибудь встретить. Да не пришлось.
— А разве ты брал с собой пистолет?
— Обязательно!
— Разве ты забыл, что Валя разрешила нам брать пистолеты только тогда, когда мы лазаем за оружием?
— Ты понимаешь, Витя…
— Я ничего не хочу понимать. Я только знаю, что ты нарушил дисциплину.
Саша помялся.
— Ну, знаешь, так далеко идти с пустыми руками не очень-то приятно! Хорошо тебе здесь было отсиживаться…
Я улыбнулся.
— А если бы немцы начали вас обыскивать? Тогда что?
— Ну… ладно, Витя. Я сейчас пойду спрячу пистолет в сарай, только ты не говори ничего Вале. Вы что, без меня оружие таскали?
— Нет.
— А сегодня будем?
— Нет.
— Почему?
— Потому, что никакого склада больше нет.
Он вытаращил на меня глаза. Тут я не выдержал и рассказал о том, что произошло на рассвете. Саша слушал затаив дыхание.
— Эх, меня не дождались! — наконец выдохнул он.
…На следующий день мы отправились на улицу Первого мая. Дверь нам открыл старик Воронков с молотком в руках.
— А, молодые люди, — добродушно приветствовал он нас. — Что же вы опаздываете? Барышни вас давно ожидают.
Мы переступили порог маленькой комнаты. Валя и Нина сидели за столом, и мне показалось, что Валя, наклонившись к постели, что-то быстро спрятала под подушку.
— Товарищ командир, Пашков и Климкович прибыли по вашему приказанию, — с улыбкой отрапортовал Саша и, взглянув на меня, прибавил: — Приглашаем вас сегодня к нам в гости есть жареного гуся!
Меня мучило любопытство: что Валя спрятала? И вдруг я увидел, что из-под подушки торчат две маленькие ножки в голубых туфельках.
— Валя! — удивленно вскрикнул я, осененный догадкой. — Вы играли в куклы?!
Девочки растерялись и покраснели, и я пожалел, что высказал вслух свою догадку: мне вовсе не хотелось расстраивать Валю и Нину. Потом они посмотрели друг на друга и смущенно улыбнулись.
— Вовсе не играли, — сказала, наконец, Валя и неловко вытянула куклу из-под подушки, — просто нам было скучно… Вот мы и шили ей новое платье… — Она спохватилась, как бы не заподозрили, что эта кукла принадлежит ей, и торопливо прибавила: — Вообще эта кукла ничья… То есть это очень старая кукла Нины, но она уже четыре года с ней не играет… Правда, Нина? Просто нам было скучно…
Ну хватит! — Валя снова спрятала куклу под подушку. — Ребята, знаете, о чем я хотела поговорить? О седьмом ноября!
Седьмое ноября! В моей памяти ярко вспыхнули огни этого светлого праздника, блеск иллюминации на улице Горького, лучи прожекторов, красные стяги, реющие по Москве. И кругом музыка, песни, и на всех улицах бесконечные людские потоки, которые, как реки в море, вливаются на Красную площадь. Как давно и как недавно я все это видел!