И вот теперь скоро снова наступит этот большой праздник. Но я не увижу ни иллюминации, ни демонстрантов, не услышу ни музыки, ни песен в разбитом и измученном городе, захваченном грабителями и убийцами.
Я посмотрел на товарищей и по их лицам понял, что они думают сейчас примерно то же, что и я.
— Надо, чтобы все советские люди почувствовали, что наступил праздник, — задумчиво проговорила Валя. — Я советовалась кое с кем, и мне сказали, что было бы хорошо, если бы мы написали как можно больше поздравительных писем.
— Можно мне? — сказала Нина.
— Да, — кивнула Валя.
— Я тоже советовалась с Гришей про седьмое ноября. У него, по-моему, интересный план… — говорила Нина, немного задыхаясь от волнения. — Гриша хотит наделать побольше красных флажков…
— Хочет, — тихонько поправила ее Валя.
— Гриша хочет наделать побольше красных флажков! — глотнув воздуха, повторила Нина. — И потом эти флажки повесить так, чтобы их было трудно снять. И еще написать на заборах лозунги…
— А почему не идет Гриша? — перебила ее Валя.
— Наверное, заболел, — вздохнул Саша. — Мы с ним здорово простыли, он еще в дороге кашлять начал.
— Нет, он обязательно придет, — сказала Нина. — Давайте подождем немного, пусть он сам расскажет… А то я выступать не умею.
— Что ж, можно подождать, — согласилась Валя. — А пока давайте почитаем. Хотите, ребята? Мы с Ниной читаем одну очень интересную книгу — «Тимур и его команда».
Мы охотно приняли это предложение, хотя и я и Саша, конечно, читали уже раньше эту повесть Гайдара.
Валя читала хорошо. Мне было приятно слышать ее мягкий грудной голос:
— «Готовый встану к бою, спокоен и суров», — повторила Валя, поднимая от книги глаза. Внезапно она умолкла и прислушалась. — Кажется, стучат…
Кто-то действительно стучал в наружную дверь негромко и торопливо. Нина вскочила, но старик Воронков уже щелкал в сенях задвижкой.
В комнату быстро вошла, почти вбежала девушка. Я никогда не видел ее до этого, но, вероятно, потому, что она была такая же смуглая лицом, как Нина, и было в ней еще что-то очень напоминающее Нину, я сразу решил, что это ее сестра. Так оно и было. Как я потом узнал, до войны Катя — так звали эту девушку — училась в Минском университете. Война сделала из нее подпольщицу. О ней говорили, что она «живет на острие кинжала». Катя работала в городской управе, снабжала партизан документами и пропусками и выполняла много других очень важных поручений подпольного райкома партии. Каким-то образом ей удавалось иногда даже размножать на пишущей машинке управы сводку Советского информбюро. У немцев она была на хорошем счету.
Сейчас все выдавало волнение этой девушки — и порывистые движения и тревожный, вопросительный взгляд, которым она окинула меня и Сашу. Валя уловила этот ее взгляд и коротко сказала:
— Это Саша и Виктор… Что случилось, Катя?
Девушка подошла к столу, стараясь быть сдержанной, и тихо проговорила:
— Хорошо, что вы здесь… Валя, у вас дома только что был. обыск, найден радиоприемник и сводка Информбюро…
— Мама?! — изменившимся голосом вскрикнула Валя. Она вскочила, схватилась за железную спинку кровати и так сжала ее, что побелели пальцы.
— Не волнуйся, твоей мамы уже нет в городе. Ее не успели схватить… Но это не все… В управе стало известно, что Леонид Федорович в партизанском отряде. Еще нет приказа об аресте его жены и родных, но он вскоре будет. Поэтому нужно сейчас же, как можно скорее, переправить ее вместе с сестрой к партизанам.
— Вместе с моей мамой? — растерянно спросил я.
— Да, да, как можно скорее! И ты уходи вместе с ними. Валя, ты знаешь дорогу? Возле сторожки лесника вас будет ждать подвода из отряда. Наверно, туда скоро доберется и твоя мама, Валя. Скорей, ребята. Вот вам пропуска для взрослых.
Валя спрятала пропуска. Мы оделись и вышли из комнаты, забыв даже попрощаться с Сашей и Ниной.